Урукбай уулу Байболот опытным не был. Ходил по управлению, как по обворованной галерее: в тапочках. Надолго останавливался для осмотра голых стен, с видом эксперта-египтолога Лувра изучал стенды с приказами и памятками. На трещины в потолке смотрел с тем же восторгом, с каким некоторые смотрят на лепнину Эрмитажа.

Неудивительно, что инспектор Смык сделал вывод, что именно Байболот самая бесполезная единица во всём заведении и с этим срочно нужно было что-то делать. Секретарша Лода Хоревич подсказывала, что Урукбая можно годика на три отправить обратно в Киргизию обмениваться опытом с тамошними коллегами, и каждый раз инспектору приходилось напоминать ей, что Байболот, едва ли не каждый вечер созванивается с президентом республики Млокосевичем, дабы пожелать тому приятных сновидений.

– Он вам сам об этом говорил? – С недоверием спрашивала Лода.

– Да, конечно – будет Млокосевич со мной разговаривать. Как же! – раздражённо отвечал пан Людвик и приказывал приготовить ему чаю покрепче – это означало, что доля коньяка в напитке должна равняться не менее пятидесяти процентам.

– А может поручить ему какое-то важное дело? – Предлагала секретарша.

– Да если бы оно было. – Горячо вздыхал Смык.

– Важное дело только потому считается важным, что кто-то решил, что оно важное. Лао Цзы. Тысяча триста восемьдесят первый год.

– А ты прям и запомнила? Ну, раз сам Лао Цзы сказал. – Инспектор раскрыл телефонный справочник и, зажмурившись, ткнул пальцем в страницу. – Вапнярский Юлиан.

– Кто это? – Спросила Хоревич.

– Неизвестно. – Задумчиво произнёс Смык. – Но можно сказать Байболоту, что есть мнение, будто этот Вапнярский – британский шпион.

– Британский? – Лода поморщилась. – И что в этом такого?

– Ну, ладно, сморозил глупость. – Признался инспектор. – Тогда пусть будет, ну я не знаю, белорусский шпион, за которым неплохо было бы установить круглосуточное наблюдение. Разузнать круг общения гражданина, явки, пароли, способы передачи информации. Скажем Урукбаю, что дело настолько важное, что финансировать его никто не будет…

– Для Польши это в порядке вещей. – Кивнула Хоревич, наливая в кружку коньяк.

– Именно. Так и так скажу, Байболот, вся надежда только на тебя и на твои самопожертвование и смекалку. Выручай, скажу, братец. Скажу: как ты, Урукбай, будешь прослушивать телефонные разговоры – ума не приложу, но, если тебя поймают в чужой квартире, найдут в шкафу – никакой Млокосевич не поможет.

– Поможет. – Поспешила не согласиться Лода. – Если этот ваш Вапнярский на самом деле окажется нобелевским лауреатом, а Байболот настолько вам не преданным, что, когда его возьмут за нос, растреплет на весь свет, что только по незнанию и недоразумению плясал под чужую дудку – выполнял преступные приказы. И будучи человеком приличным, информацию о том, кому дудка принадлежала, скрывать ни за что не станет.

– М-да, плохая идея. – Согласился инспектор. – И хуже всего, что ты, после всего того, что Байболот может сделать, называешь его приличным человеком. Ну и что же с этим Урукбаем делать?

Хоревич глупо улыбнулась, пожала плечами и внезапно вспомнила, что уже давненько не проверяла состояние макияжа. Смык остался один на один с мыслями. А обдумать нужно было многое. Инспектор сделал глоток из кружки и поморщился – ротозейная секретарша как всегда не добавила в коньяк чаю. И как всегда пан Людвик не станет за это делать ей выволочку.

– Что мы имеем? – Размышлял Смык, развалившись в кресле. – Дурацкую реформу, в родного папашу наглую журналистку Иду Дрозд, свалившегося на голову ненужного Байболота. И что?