– То есть ничего кроме утешительных слов в адрес жены вы не осуществили? – Осуждающе спросила полногрудая пани Плужек.

– Планировал не осуществить. Но Люцина не та женщина, от которой можно так просто отделаться. Она даже не дала мне как следует одеться. Сказала, что чем меньше на мне будет одежды, тем проворнее я буду искать Августину. Взять с собою ружьё она мне всё же разрешила. Я попросил её составить мне компанию, намекая на возможную скуку, но она ответила, что все яйца в одну корзину не кладут.

– Что она имела в виду?

– Мне тоже стало интересно, и Люцина разъяснила, что не может допустить, чтобы Бозидар и Ядвига стали круглыми сиротами. Сама она отправилась жаловаться участковому, а я пошёл в лес. Вернее не так: она дождалась, когда я скроюсь в лесу, и только потом отправилась жаловаться участковому. Я спрятался за деревом и решил, что дальше никуда не пойду – постою пару часов и вернусь обратно. Скажу: так, мол, и так – всё тщетно, а козье молоко полезней коровьего. Вскоре я понял, что намеченных двух часов мне за деревом не простоять – мороз, а я в подштанниках и свитере на босое тело. У меня возник хитрый план – вернуться домой, спрятаться там, где потеплее, а ближе к вечеру выбраться «замученным» из укрытия и тогда уже сказать и про козье молоко и про тщетность. Я осторожно выглянул из-за укрытия, посмотрел в сторону своего двора и неприятно удивился – у ворот стоял заградотряд стукачей в лице Бозидара и Ядвиги. Даже тут Люцина меня переиграла. Пожалуй, только она могла родить таких негодяев.

– И как же вы решили поступить?

– Немного пробежаться, выйти из леса в том месте, где это будет для всех незаметным, и добраться до жилища моего старинного приятеля Юзефа Шаблинского. Под словом «старинный» я подразумеваю его возраст. Да и приятель он такой себе, но других у меня нет. Но у него дома можно искать корову хоть целую неделю. Я не пробежал и десяти метров, как меня охватил ужас и я остановился. Ведь с самого начала я был уверен в том, что Августину увёл тот же, кто накануне её доил, но под давлением супруги, почему-то забыл об этом! – Пристор потыкал пальцем в изображённого на плакате Чубакку. – И эта тварь прямо сейчас могла находиться в лесу, и кто бы дал гарантию, что я не налечу прямо на неё, не уткнусь в косматую грудь? Не буду верещать и молить о прощении? Нет, сказал я себе, к Шаблинскому идти нужно не спеша, готовым выстрелить в любую секунду. Не шуметь. Сохранять спокойствие. Смотреть под ноги. Представлять, что я в кишащих гуками джунглях Вьетнама.

– Гук – очень обидное для некоторых слово. – Прервал рассказ Пристора неприлично отъевшийся Мулярчик.

– Именно поэтому перед тем как его употребить, я вначале убедился, что среди здесь присутствующих ни одного гука нет. – Заверил пана Яцека Мацей. – Итак. Ветер качал облысевшие ветви деревьев, сквозь которые просвечивалось хмурое, затянутое облаками небо. Жухлая листва аппетитно хрустела под ногами…

– Постойте-ка. – Перебила рассказчика полногрудая пани Плужек. – Зачем вам понадобилось смотреть на хмурое небо сквозь облысевшие ветви деревьев? В вашем положении правильнее было бы тревожно озираться по сторонам, в любую секунду ожидая нападения.

– А я и ожидал его, но по большей части сверху. Очевидно же.

– Дело в том, что пани Плужек не очень знакома с тактикой ведения боя вьетнамских партизан. – Объяснил пан Яцек.

– Да причём здесь вьетнамские партизаны? – Простонала писательница, обхватив голову руками. – Это риторический вопрос, а потому умоляю – ничего не надо объяснять! Я всё равно вряд ли вас пойму.