Есть среди вас, обманщиц, и смелые. Есть циничные, но мы о смелых. О своей девственности они тоже начинают красиво. Но видя в глазах усталость и покорность, меняют сюжет на глазах. И вовсе не в десятом классе – в пять лет бежала она по стерне. Зачем? За опоздавшим журавлем, за августовской звездой – да только бежала себе девчурка, не подозревая о смысле мужчин, о материнской доле, не испытав счастья воздушного поцелуя. Бежала наобум, растопырив руки – как чайка над скошенным морем хлебов. И на тебе – ковырнулась, споткнулась о ком засохшей земли. Ничего худого не подозревая, девочка, ангел, стала падать. Да так удачно она упала, что не упала даже, а села на попу. А я ведь предупреждал вначале, что стерня, жесткая, бескомпромиссная стерня – то же, что и солома, торчащая из земли на 6-7 сантиметров. Девчурка конечно укололась и более того, один укол зашел настолько далеко, что невинный ребенок в одночасье стал женщиной, как Монголия из феодализма перемахнула сразу к нам, в социализм. Мария в полях господних кусала свои святые локти, озорник Зевс посмеивался в дедморозовы усы. Сама рассказчица заканчивала исповедь с улыбкой Мадонны на устах. Еще бы, с пяти лет практически загодя отпущен был первородный грех.
Вот какие правдивые истории нам важны, а не этот сопливый пересказ страшилки, услышанной перед сном в палате пионерского лагеря от старшей, курящей девочки. За то можно и стакан "Фетяски" получить, а за это даже на утренний кофе трудно рассчитывать, с бутербродом, во всяком случае.
Юрец стоит на коленях перед черной ночной лужей. Он не пьян – все впереди. Юрец хочет запить лужей водку с тяжелым именем "Привет". Да, вышли неподготовленными на бульвар. Да, скрав бутылку со стола, где французы перемешались с друзьями, позабыл я о запивке. Без запивки Юрец, как известно водку не пьет. Пиво там, бутылку сухого, портвейна несладкого – запросто, из горла, на фоне проходящего отряда пионеров, до дна – без запивки. Но не водку, но не "Привет".
Итак, повинно склонив голову, Юрик примеривается. Ночь, вода кажется прозрачной, чистой. Водка льется в Юрика медленно, звуком обозначая все изгибы глотки, пищевода, шипит, попадая на связки; вскипают две-три капельки, брызнувшие на легкие; звучным шлепком падает 150-170 граммов в принципиально пустой Юриков желудок. Друг не скрывает, что ему страшно: он громко, на весь дворик кричит, жмурится, жадно,
как секунду назад водку глотает тяжелый московский воздух. Щекой припадает Юрик к асфальту, касается губами начала воды и грубо вдыхает лужу. Юрик не встает с колен, на лице улыбка, в комментариях – удовлетворение, в скупом жесте – предложение последовать примеру.
Я могу не запивать водку – другая у меня беда: не способен пить из горлышка. Поэтому достаю из сумки очечник (эх, зрение, зрение) непослушными пальцами растворяю пучеглазую пластмассу – выпивать из очечника фирменный стиль.
В очечнике давно нет мягкой тряпочки, подкладки – очки здесь никто уже не держит. Две впадины в этом сосуде, два полушария. А значит, начертано сделать два глотка. Очечник только на вид неказистый – он емкий, граммов 110 вмещает, по 55 на каждый глаз. Как только водка ляжет в углубления, начнется неотвратимая реакция, запахнет полимерами. Поэтому пить надо быстро, чтобы не причинить организму вреда. Другой на моем месте засуетился бы, затрясся, пролил бы в смятении половину. Я не такой, я отчаянный: медленно, вдыхая губительный химический аромат отвожу локоть в сторону, как пионерский трубач, затем поднимаю локоть повыше, практически выше головы. Это знает каждый: особый угол между предплечьем и плечом, локоть обязан находиться в высшей точке – чтобы придать веса кисти, чтобы кисть одним движением, мимолетным, нежным и твердым опрокинула водку в рот. В очечном варианте геометрия и механика достигают невиданной важности: счет идет на микроны – выпить содержание одного углубления, не дав водке из другого воспользоваться креном и нахлынуть. Ловко, как яйцо из двух скорлуп бросаю водку в рот, на гортань. Важно задержать ее здесь – от гортани и до головного мозга недалеко. Пусть пары затуманят непосредственное серое вещество, подкорку, мякоть, баунти нашего старого доброго мозга.