Закрываю лицо руками, а потом чувствую на своей голове маленькие тёплые ладошки.

— Мама, эти люди тебя расстроили?

Поднимаю пекущие от с трудом сдерживаемых слёз глаза на Ромчика. Малыш стоит передо мной и смотрит с тревогой. У самого глазки блестят.

Мой сынок, мой мальчик любимый… Волнуется обо мне.

— Да, Ромашка, они меня испугали, — говорю честно. Дети прекрасно понимают, когда им врут. Неважно, с какой целью, сам факт лжи заставляет их потерять доверие к своему взрослому.

— Тогда, может, позвоним папе, чтобы он нас защитил? В садике мальчики говорят, что папы должны защищать свои семьи. А наш папа сильный, я видел.

В голове будто раздаётся выстрел. Ну я и дура! Как же сразу не поняла, что весь этот кошмар — дело рук Нажинского! Без вариантов!

— Конечно, позвоним, — отвечаю я, сжав зубы, и резко встаю на ноги, отчего испытываю короткое головокружение. — Ещё как позвоним!

Я бросаюсь в кухню за телефоном, но вдруг торможу. У меня ведь даже номера этого козла нет!

Но тут, словно по заказу, смартфон вибрирует. Прилетает сообщение с незнакомого номера в мессенджере.

“Так понятнее? Временные рамки прежние: завтра в двадцать ноль-ноль я заеду”

Я сжимаю телефон со всех сил, кажется, будто корпус вот-вот треснет. Ну и подлец же ты, Нажинский!

Но как бы я не злилась, я прекрасно понимаю, что выбора у меня нет. И сегодня он мне это наглядно продемонстрировал.

7. 7

— Ох, дочка, странно всё это, — качает головой мама и снова кашляет, прикрыв рот кулаком. — Ну какая тебе Москва. Тут и работа, и мы с Витьком и Лилей. Уже ж не одна. А в Москву ты уже раз поехала…

— Так нужно, мам, — говорю, а у самой внутри кипит всё. Рассказывать ей, какой террор мне устроил Нажинский всего за один день, я не хочу. Всё равно получу только укор и осуждение в ответ из разряда “я же говорила”. — Отец Романа хочет быть ближе к сыну. А ты сама знаешь, как Ромка бредит идеей иметь отца. Не выйдет ничего — вернёмся.

Мама качает головой и вздыхает. Её молчаливое осуждение действует на меня совсем угнетающе.

— Ромашка, поиграй пока с бабушкой, а я чай нам всем сделаю, — глажу малыша по голове. — Мам, тебе с лимоном?

— Да, и мёда ложечку положи, дочь.

Я киваю и ухожу на кухню. Когда набираю полный чайник и ставлю его кипятиться, замечаю, что руки дрожат.

Чёртов Нажинский. Кто дал ему праву вот так заявиться и сломать мою жизнь?

Мне страшно. Что меня ждёт в Москве? А если ему в какой-то момент покажется, что я уже сыну не нужна, что тогда? Вышвырнет меня, как ненужную вещь?

Но и бодаться с ним у меня нет ни сил, ни ресурсов. Он за один день устроил мне такое, что уже говорить, если решил основательно взяться.

Поэтому я приняла решение ехать. А там уже буду думать, что делать и как действовать.

От мамы, попрощавшись, мы уезжаем около пяти. Вещи уже наши собраны. Ромка в настроении — ещё бы, я сказала ему, что мы едем к папе. Он даже в сад попросился, куда ходил без особого рвения, чтобы козырнуть перед остальными, что у него теперь тоже есть папа и даже забирает его к себе в Москву.

Мне как раз нужно было собрать вещи и мысли заодно в кучу, и я отвела его на полдня. Потом мы съездили к маме, и вот вернулись домой.

Я заканчиваю приготовления к дороге, проверяю, что может понадобиться ребёнку в пути. По факту я даже не знаю, мы полетим на самолёте, или нам предстоит долгая поездка на автомобиле. Учитывая, что Нажинский был на машине, думаю, поедем на ней. Но, возможно, он просто взял её в аренду.

Ромка не может угомониться. Он перевозбуждён и очень активен, задаёт мне десятки вопросов.

“Мам, а папа когда приедет?”