Лежу на его кровати и представляю, что бы он со мной мог делать прямо сейчас.

Знала бы Софья Степановна какие мысли меня одолевают, больше бы не пускала в свой дом. Или вообще сожгла бы на костре, как ведьму.

Мы выезжаем с нашей деревни и за несколько минут доезжаем до города.

— Вот тут меня высади, — велит мама и Костя кивает. Выходит из машины, чтобы обойти ее и открыть двери.

— Он тебя поимеет и уедет, не надейся, что он женится на тебе. И свой приплод мне не приноси, все равно не приму такую невестку.

Всего несколько секунд, а меня как грязью облили.

Он выходит возле парикмахерской, а Костя садится обратно.

— Иди сюда, кнопка, — поворачивается он ко мне, а мне хочется рассказать все, но жаловаться не привыкла.

В одном она права, не завтра послезавтра он умчится в свой Новосибирск, так что нужно наслаждаться моментом.

Брать все, что он захочет дать. Понятно, что отдаваться я не буду, но ведь можно поцеловаться. Первый поцелуй с Громовым. Что может быть лучше? Внукам потом буду рассказывать...

Я перелезаю через сидение, чувствую ладонь на открывшейся ему ягодице и тут же шлепаюсь на нагретое место.

— Не делай так больше, — говорю, когда мы отъезжаем от парикмахерской.

— Не удержался, — наклоняется он ко мне, касается пальцами обнаженной коленки. – Я скучал по тебе, кнопка.

Кожа в месте касания горит огнем. Горло пересыхает. Внизу живота такое творится, что говорить стыдно.

— Врешь Громов, ты даже не думал обо мне, — спихиваю его руку и выхожу из машины, как только подъезжаем к кинотеатру. Стою возле, подтягивая сумочку.

— Думал, Нюр. Правда, — обходит он машину и хочет руку мою взять, но я не даю. – Даже позвонить хотел.

— Ага. Так я и поверила. Да и зачем обо мне думать, когда я все равно тут и жду тебя, как дура. Только вот сама не понимаю зачем.

— И я не понимаю, — вдруг говорит он совершенно серьезно. Больше за руку брать не пытается. Но двери открывает. – Знаешь же, что не женюсь на тебе.

— Жениться нельзя, а покувыркаться можно, да? — спрашиваю и вдруг оказываюсь прижатой к стене. Тут народу много, на нас особо внимания никто не обращает.

— Не строй из себя невинность. Ты сколько раз давала на тебя смотреть. Думаешь я поверю, что только мне? — я от возмущения ахаю, а рука сама поднимается к его лицу. Шлепок получается увесистый, а рука тут же болеть начинает. Я встряхиваю ее несколько раз, смотря в сторону.

— Скажешь я не прав?

— Скажу, что ты не прав, но доказывать ничего тебе не собираюсь. Мы в кино пришли или как?

— То есть мы все равно идем в кино?

— Ты сам меня привез, будь добр за слова свои отвечать. Или ты из этих?

— Каких?

— Пиздоболов... — почти шепчу, словно то не очень красивое. И Костя смеется. Красиво так, гортанно, закинув голову назад и сверкая белыми зубами.

— Врать я тебе не собираюсь.

Ага, ага. Так я тебе и поверила... Наслушалась историй от Кати о том, какую лапшу вешают парни, чтобы в трусы к нам залезть. Но может быть Костя не такой?

***

4. Глава 4.

Он отталкивается от стены, теперь на его щеке красуется моя ладонь, можно сказать – метка. Я давно поставила на нем печать, только это не помогает. Мы еще несколько мгновений смотрим друг другу в глаза, как бойцы перед поединком. Он даже тянется, чтобы поцеловать меня, но я уворачиваюсь. Ишь какой. Сначала шлюхой обзывает, а потом целоваться лезет. Иду к кассам и встаю в очередь.

Он рядом. Через несколько минут покупает нам билеты на какую – то дурацкую комедию. Потом попкорн. Мы молчим, обстановка накаленная. Мы ждем, когда схлынет толпа, чтобы зайти в нужный зал.

Несмотря на инцидент, я довольна как ребенок. У меня есть попкорн, рядом любимый парень, а скоро будет смешное кино. Разве есть повод для грусти?