– Палке, – смеюсь я, но Распутин только сильнее хмурится, и я поджимаю губы. Ему действительно интересно?

– Все проще. Мальчик, в которого я была влюблена в школе, сказал, что я скучная заучка, что, кстати, было правдой. Я реально зануда.

– И? Ты решила поразить его танцем на шесте?

– Я вообще хотела поразить его хоть чем-нибудь, а студия пилона у меня рядом с домом, а это значит, что я не убьюсь, пока дойду до нее.

– Логично. И как, поразила? Он стал твоим первым парнем?

– Нет, – смеюсь, вспоминая лицо одноклассника. – Спустя год я уже и думать о нем забыла. Он увидел меня на выступлении и почти полгода бегал. Караулил у студии и…

– Шесты там крепко закреплены? – перебивает Распутин. Зачем спрашивал тогда?

– Что? Ну, обычно да, но недавно один сломался.

– Именно в тот момент, когда ты на нем висела?

– Ага. Представляете, как все ржали?

– Представляю, – даже не улыбается он и кивает в сторону моего окна. – Приехали.

Мы вместе поднимаемся в офис, я тут же готовлю кофе и чай гостям, которые должны прибыть с минуты на минуту, а Распутин идет развешивать свои рубашки.

После совещания я убираю все со стола, слушая радио, что играет теперь фоном. И тут играет она, моя песня. «Believer» Imagine Dragons.

Я быстро оглядываюсь на закрытую дверь. Вроде никого. Распутин опять весь в работе.

Так что можно немного расслабиться и погрузиться в эту божественную мелодию.

В моей голове она играет на полную громкость. Я складываю грязные чашки, немного пританцовывая. Стираю пыль, водя по столу тряпкой, как рукой по шесту, равно под музыку. Резко, под сильный бит оборачиваюсь, крутанув бедрами и головой, чувствуя себя почти богиней танца. Тут же вскрикиваю, замечая Распутина в дверном проеме. Сволочь! Я дергаю рукой, и вся моя башенка из чашек просто валится на пол. Я пытаюсь спасти хоть парочку, слышу почти в ухо.

– Да не трогай, дура! – но поздно, на пролитом кофе я поскальзываюсь, и улетела бы вниз, головой, если бы не сильные руки Распутина.

– Вы опять меня напугали! – нападаю, но из рук его не выбираюсь. Я в них, можно сказать, вешу, как на канате, но страха не чувствую, знаю, что не отпустит. Не уронит. Сама не знаю почему, при этом теперь рассматриваю его большой нос. Он у него и правда огромный. И ноздри. Как у быка раздуваются. Раздражаю я его, да?

– Я тебя зову, ты не слышишь. Может тебе тут шест организовать, чтобы ты крутилась…

– Ага и случайно в окно вылетела… – усмехаюсь, выбираясь из объятий, неохотно, если честно. Распутин, что странно, тоже не спешит выпускать меня, удерживает до последнего.

– Запросто. Прыгай потом за тобой.

– Это будет сенсацией.

– Нормально. Стоишь?

– Да. Только голова кружится.

– Ну давай еще так постоим, чтобы не кружилась, – говорит он спокойно, тоже смотря мне в глаза. Интересно, а так близко мой нос тоже кажется большим? – О чем ты думаешь, Маша?

– О носе…

– О чем? – кашляет он, наконец отпуская меня.

– Просто у вас нос большой, когда смотришь близко, и я подумала, что мой тоже кажется большим…

– Потрясающе. О носе.

Пожимаю плечами. Лучше говорить и думать о носе, чем о том, почему рядом с начальником моя голова кружится, хотя я этого состояния вообще не знаю, так как кручусь на шесте с шестнадцати лет.

Опускаюсь на корточки, чтобы собрать осколки. Только чтобы перестать смотреть в эти ледяные, такие обжигающие глаза. Только чтобы не ощущать, как они жгут кожу везде, где касаются.

– Мария Викторовна? – слышу отклик и поднимаю взгляд, чувствую, как теряю ориентиры, как земля уходит из-под ног, как все вокруг теряет краски, кроме одного темного и очень яркого пятна. В таком положении Распутин выглядит непросто устрашающе, он выглядит почти божеством. – А сейчас о чем думаешь?