О том, что подвигло его, молодого специалиста, податься в попы, он никогда никому не рассказывал. Как и о том, почему оказался в этакой глуши, где и прихода нормального лет восемьдесят не было, а случайно не растасканная до основания дореволюционная ещё церковь выглядела страшнее развалин бывшего сельского клуба.

В Пичугине отец Сергий обосновался лет пять назад и на удивление быстро обрёл авторитет и уважение не только среди богобоязненных старушек, но и среди всех пичугинцев. Был он не высок и не басовит, с простым, даже простодушным лицом, окаймлённым аккуратной бородкой. Неплохо разбирался в технике и строительстве. При необходимости мог и на трактор и под трактор. При необходимости и слово божие проповедовать успевал.

Церквушку восстанавливали всем миром. Кто чем может. Отец Сергий никого не упрашивал, не заставлял, не стыдил. Но если просил – отказывали редко.

– Я вот что подумал, – сказал он, придвигая табурет ближе, – вряд ли эта история только с нами приключилась. Чересчур затратно ради одного человека.

– Согласен. Весь масштаб сейчас не определить, конечно, но в деревне завтра будет твориться…

– Значит, примем как испытание.

Он тяжело поднялся, подошёл к окну, потрогал промокшие занавески, спросил:

– Слушай, а кто из нас настоящий? Как, по-твоему?

– Я, – без тени сомнения сказал отец Сергий.

Снаружи раздался выстрел. Другой.

Потом два почти одновременно.

– Началось, – словно дождавшись, сказал отец Сергий. – Одевайся, пошли. Это у склада.

Глава

III

Деревню взорвало изнутри примерно через полчаса после визита Саньки Бобрика в туалет и стрельбы Ильича по самому себе.

На изнурённых многодневной жарой сонных пичугинцев разом обрушилось невозможное, невероятное, необъяснимое и самое, наверное, главное – умопомрачительное в своей дикости явление.

Явление цинично и хладнокровно выдёргивало людей из такой привычной, немного скучной, но родной нормальной обыденности, встряхивало за шиворот и ставило прямо пред лице свое.

Ставило нагло и бесцеремонно, отчего было ещё ужаснее.

Оба отца Сергия, сами временами шарахаясь друг от друга, запалив две керосиновые лампы, перебегали от дома к дому, стараясь, насколько возможно, сгладить первое потрясение.

Интересно, как это можно грамотно описать? Во фразе: «Отец Сергий взял на себя чётную, а отец Сергий нечётную сторону деревни» – не чувствуется никакого противоречия?

Было бы, наверное, проще, случись эта оказия средь бела дня, или пробудись все пичугинцы одновременно. Но так не было, а было именно так, как происходит в обычной жизни.

Кто-то, разбуженный стрельбой и истошными воплями, проснулся раньше, других разбудили всё нарастающие шум и крики. А некоторые так и вообще спокойно спали, пока не постучался к ним отец Сергий. Или отец Сергий.

Деревню Пичугино накрыл хаос.

В домах звякало, стукало, ухало, наконец, кто-нибудь начинал кричать или материться, периодически то там, то тут заливались лаем собаки. Хлопали двери, хлюпали лужи под босыми ногами выскакивающих на волю людей, трещали заборы и лбы.

Суета и неразбериха вкупе с паникой и страхом были такие, что оба священника, и без того измочаленные физически и морально, в очередной раз столкнувшись друг с другом, переглянулись, кивнули одинаково, как бесконечность в зеркалах, и пошлёпали прочь в сторону церкви.

Только часам к пяти утра стал понемногу рассеиваться мрак в мире и головах. Не то, чтобы это принесло облегчение, но деревня затихла и лишь продолжала почти неслышно гудеть и шевелиться, напоминая до смерти запуганное огромное животное.

На смену ужасу пришло отупение, правда, в дома почти никто возвращаться не торопился. Поёживаясь от послегрозовой утренней прохлады, пичугинцы небольшими кучками толпились возле калиток, стараясь держаться ближе к соседям, а не к своим двойникам, и пришибленно вполголоса перебрасывались короткими фразами.