И вот я стою у деревянных перил, скрестив на груди руки, и с презрением наблюдаю за суетой, царящей вокруг американца. Сметанки? – Yes, sure! – А вот хлебушка? – Great! Ополовинив тарелку борща, Дерек откинулся на спинку стула и решил пофилософствовать о русских, какими он их себе представлял. В этот момент на веранде мы вчетвером – Дерек, Жанна, бабушка и я. Дед и Аркадий Фомич вышли в сад покурить. Русские, по мнению Дерека, были в целом неплохими людьми – как он успел убедиться, гостеприимными и веселыми, но в силу их беспробудного пьянства совершенно неспособными к самостоятельному управлению государством, давайте посмотрим на Ельцина. Вторую мировую войну они бы без американцев не выиграли, что бы они делали без ленд-лиза? Да, русские сражались, да умирали, но им было бы не победить без суровых морозов – yes, sure, Russian winter is a winner! Бабушка не знала английского, она с улыбкой слушала Дерека, подперев щеку рукой. Жанна опустила глаза и следила, как по темному дереву столешницы ползет божья коровка. Я смотрела на Жанну, все еще надеясь, что она очнется и хоть что-нибудь возразит этому человеку, с которым она хотела соединить свою судьбу. Но Жанна молчала.

– А ты говорила ему, что всю бабушкину семью расстреляли? Что ее 18-летний брат погиб в битве за Москву? Что он не имеет права рассуждать о том, чего не знает?

Бабушка вскинула взгляд. Подозреваю, что у меня раздувались ноздри. Жанна поморщилась, точно ей жала обувь, и сказала то же, что и обычно, когда у меня случался очередной взрыв эмоций:

– Не истери.

Дерек благодушно наблюдал за этой беседой, не понимая ни слова. Он не был плохим человеком, он не страдал русофобией, как многие иностранцы, он никого не хотел специально обидеть – он просто и совершенно искренне излагал свое видение России на основе прочитанного в американских газетах и увиденного в Голливуде. Я навсегда запомнила изумленное лицо Дерека, когда, оттолкнувшись от перил, схватила тарелку с недоеденным, чуть теплым борщом и опрокинула ему на голову.

С Дереком Жанна рассталась через год, так и не сходив замуж. Вскоре после этого на каком-то из модных показов она познакомилась с французом, обладателем квартиры в Каннах и небольшой яхты. Француз был невероятно привлекателен, и Жанне приходилось вести конкурентную борьбу с другими женщинами, а иногда и мужчинами, которые липли к Шарлю в невероятных количествах. Она почти ничего не ела. Когда я видела сестру в последний раз, та была похожа на бесплотное создание с огромными, наполненными синью глазами. Еще через год из Парижа раздался звонок ее подруги: Жанна умерла от сердечного приступа во время утренней пробежки в компании Шарля. Потом мне несколько месяцев снился один и тот же сон: дача, самовар, переворачиваю тарелку с борщом на голову мужчины, думая, что это Дерек, но, когда кровавые потеки стекают с его лица, вижу, что это Шарль.

«Для молодой девушки у тебя довольно консервативные настроения», – сказал шеф-редактор программы новостей, в которую я пришла на третьем курсе университета. Консервативные настроения, с его точки зрения, заключались в том, что я существовала как бы вне общего тренда стесняться всего отечественного. Среди трухи и пепла я умудрялась находить мелкие самоцветы и так ловко инкрустировать их в свои сюжеты, что на секунду у зрителя мелькала в голове мысль, от которой он давно уже отвык: что-то неопределенное про великую державу. Впрочем, вскоре оказалось, что это я в тренде, а остальные нет. Буквально за несколько лет с момента моего прихода на телевидение либералы вдруг оказались на задворках общественной трибуны, некоторые бывшие подруги моей сестры вернулись на родину, разочарованные финансовой умеренностью зарубежных бойфрендов, а новогодняя Москва раз за разом давала фору европейским столицам по части иллюминации и праздничного настроения. Что там творилось в регионах, я знала только понаслышке, но происходившее непосредственно вокруг меня, воспринимала как некий реванш за подспудное чувство унижения, которое испытывала всю свою юность. Мне не надо было искусственно встраиваться в новую патриотическую концепцию, как коллегам. Мои материалы были искренними и от того – убедительными, потому что человек, уверенный в своей правоте, невольно заражает этой уверенностью других. На меня обратили внимание. Предложили должность шеф-редактора цикла документальных фильмов о русской истории. Работа мне очень нравилась, и все же в последнее время я все чаще сомневалась. Телеканал требовал резких однозначных интерпретаций, но я много читала, общалась с очевидцами, думала, сопоставляла… и, нет, не все в исторических событиях было так просто. И я уже была не тем категоричным подростком, который поливал борщом Дерека. А после планерок у генерального продюсера и вовсе начинало казаться, что я занимаюсь каким-то богопротивным делом, направленным на разжигание межнациональной розни.