И – первый эмоциональный взрыв: уже не в прошедшем времени, в настоящем бурная вспышка страсти.

Описание предмета раздвигается вширь. Если начало своей конкретностью, избирательностью могло подтолкнуть к поиску адресата, теперь нарочитая обобщенность исключает персонификацию героини (героинь). Встретившееся имя собственное – имя литературное (оно бытовало и в лирике поэта), и можно определить лишь тип героини: это прелестница. Чувство, которое испытывает к ней поэт, названо словом: «Опять тоска, опять любовь!..» Получается: первая глава «Онегина» не противостоит, а примыкает к «Кавказскому пленнику» и «Бахчисарайскому фонтану» установкой на одухотворение чувственного.

Финал этюда усугубляет игру временами. Вновь подчеркивается, что речь идет о воспоминании.

Стало быть, снова напоминается об утраченных ценностях. Но дело в том, что утрата лишь распаляет огонь страстей.

Далее все-таки будет сказано об «увядшем сердце», только кровь в нем способна зажигаться, выходит, что никакого увядания на деле нет, если кровь кипит, если страсти терзают душу. Герой разочарован в игре страстей («рано чувства в нем остыли…»), поэт принужденно солидаризируется с ним, говорит о своем разочаровании – и сохраняет силу страсти.

Онегин последователен в своих решениях. За разочарованием следует поступок: «Причудницы большого света! / Всех прежде вас оставил он».

После XXXVI строфы, после авторского вопроса: «Но был ли счастлив мой Евгений..?» – перед нами «новый» Онегин, точнее сказать – собственно Онегин.

Опять возникает вопрос: в чем теперь смысл жизни Онегина? Ответ может быть кратким, по контрасту: если раньше смысл жизни составляла сама эта жизнь, в полном ее объеме, то теперь все прежнее отвергнуто, а нового ничего не обретено. Наступил период разочарования, горький и мучительный.

Такова первая глава («быстрое введение»), довольно странная в том смысле, что действие ее замыкается на круг, не тая почти никаких завязей на будущее. Онегин вырастает, выходит «на свободу», обретает смысл и цель жизни – и терпит полный крах. Вялые попытки нового самоопределения («хотел писать», «читал, читал») ни к чему не приводят. Даже непреходящие ценности – ум, образованность, превосходное знание людей – парализуются, нейтрализуются непреходящими утратами: бесперспективностью, «душевной пустотой». Незаурядный светский юноша, Онегин прошел путь «бурных заблуждений»; острый ум открыл ему призрачность счастья бездуховных наслаждений; его жизненные позиции начисто разрушены.

Но содержательный круг первой главы «Онегина» замкнут на красивое композиционное кольцо. Начинается глава сообщением о рождении героя «на брегах Невы», а кончается напутствием идти «к невским берегам» «новорожденному творенью»: Онегин как будто рожден дважды: сначала физически, потом как образ художественно. Поэт демонстративно, вопреки царской немилости, возвращал себя, пусть только виртуально, в неласковую столицу. Для поэта адресация к времени, что за окном, неуклонна и регулярна.