– Глупости! Ты проснулась очень поздно, – возразила ей Элизабет. – Все далеко не так ужасно! Поможешь мне приготовить чай? Полагаю, вы выпьете чаю? – обратилась она к Кристине.

– Да, с удовольствием.

– А после этого я покажу вам вашу комнату, хорошо?

– Спасибо, но Питер уже все устроил, – сказала Кристина.

– И где же вы будете спать? – Вопрос прозвучал довольно резко.

– В той комнате, которую мы когда-то называли пустой, – ответила Кристина. – Не знаю, как вы ее называете сейчас.

Она заметила, как девушки переглянулись.

– Ой!

– Ты предпочла бы, чтобы я заняла другую комнату?

– Ну, я просто думала… то есть если вы намерены поселиться здесь навсегда, то было бы лучше, если бы вы заняли комнату мамы и папы. И тогда у нас осталась бы свободная комната для гостей, не так ли?

У Кристины возникло ощущение, что Элизабет и Агнес уже обсуждали эту тему. Интересно, что за этим стоит? Разве это нормально, что девушка предлагает ей поселиться в комнате родителей – в той, в которой умерли Артур и Дениза?

– Тебе не кажется, что эта комната должна остаться… – Кристина замолчала, подыскивая слово. Она хотела сказать «неприкосновенной», но потом решила, что это прозвучит помпезно и старомодно.

– Ее все равно рано или поздно придется использовать, – нетерпеливо заявила Элизабет, – но если мы будем селить туда гостей – в общем, вы знаете, что такое деревня. Миссис Поттон входит в эту комнату на цыпочках и всегда говорит о ней шепотом, как будто там водятся привидения. Вы же – близкая родственница, и с их точки зрения будет абсолютно нормально, если ее займете вы.

Кристина колебалась; она испытывала странное нежелание спать в спальне, которая, как она хорошо помнила, считалась отцовской. Интересно, спрашивала она себя, что кроется за настойчивостью Элизабет? Неужто она намеревается пригласить в дом кого-то с ночевкой?

Девушки напряженно ждали ответа. Агнес нервничала, Элизабет же хранила спокойствие, только ее взгляд выдавал тревогу.

– Позволь мне подумать над этим, – мягко проговорила Кристина. – Сегодня я переночую в той комнате, где расположилась, а завтра мы с тобой все обсудим. Это твой дом, и я не хочу что-либо менять без особой необходимости.

– Наверное, здесь все здорово изменилось после вашего отъезда, да? – спросила Элизабет.

По тому, как она задала этот вопрос, Кристина поняла: Элизабет раздражена, если не сказать раздосадована.

– Мебель почти вся та же, – ответила Кристина. – Но выглядит она веселее и кажется легкой. Наверное, это потому, что твои папа и мама обили ее ситцем. Когда я была маленькой, шторы были либо темно-красными, либо алыми. Думаю, их повесила еще ваша прабабушка.

– Жуть какая! – воскликнула Элизабет. – Неудивительно, что вы сбежали.

– Ах, мисс Диллон, полагаю, это восхитительно – выступать на сцене? – осведомилась Агнес. – Я всегда мечтала играть, но мама даже слушать об этом не желает: она страшно старомодная.

– Жизнь актрисы нелегкая, к твоему сведению, – ответила Кристина. И подумала: «И нынешняя не будет легкой».

– Мы часто гадали, какой вы стали, – заявила вдруг Агнес. – Правда, Элизабет?

Элизабет кивнула, однако вид у нее был смущенный. «Слава богу, – сказала себе Кристина, – она не так бесцеремонна, как ее подруга».

– Я займусь чаем, – сдержанно сказала девушка. – Пошли со мной, Агнес. Питер, отведи тетю Кристину в гостиную.

Питер открыл дверь в продолговатую комнату, выходившую окнами на южную сторону и на сад.

Кристина на мгновение замерла на пороге. Здесь почти ничего не изменилось! Те же белые панели на стенах, те же картины, то же зеркало над камином – как часто она разглядывала себя в нем! Очень часто, когда ждала Гарри. Она представила, как он неожиданно входит в комнату через французское окно. У него хватало ума оставлять машину за церковью и заходить в дом со стороны сада, чтобы слуги его не видели.