Золотистая голова ее мужа склонилась к обнаженной груди Анджелы, он ласкал ее губами и языком. Лиф платья был спущен до талии, Анджела прогнулась, ее руки утонули в его волосах, глаза были прикрыты в экстазе. У любой другой женщины это выглядело бы безобразной гримасой, но Анджела превратилась из невинного ангела в настоящую соблазнительницу.

Странно, но первое, что пришло в голову Лии, – что бы сделала ее мать? Она, наверное, повернулась бы, не издав ни звука, и вышла, притворившись, что ничего не случилось.

Но Лия не могла. Она стояла, пораженная тем, что открылось ее глазам. Ее руки поднялись и зажали рот по своей собственной воле. Она была потрясена. И сейчас она могла бы сформулировать слова и вместо «добрый день» сказала бы: «Будь ты проклят!» или «Я ненавижу тебя!»

Она могла бы разбить вазу с тюльпанами или бронзовые часы на камине, метаться по комнате, швыряя тяжелые предметы в их головы и крича, как разгневанная фурия.

Все это пронеслось вихрем в ее сознании, когда она увидела, как Йен переключился на другую грудь Анджелы, затем стал осыпать поцелуями ее шею, и все это время слезы текли по щекам Лии. И слова, которые наконец-то вырвались из ее уст, были не проклятия, не злое осуждение, а тихий шепот. Настолько тихий, что она удивилась, когда они обратили на нее внимание и застыли. Лия никогда не забудет лицо Йена в этот момент: довольное выражение мгновенно исчезло, досада в его глазах смешивалась с чувством вины.

– Как ты мог?

Анджела отвела взгляд, на ее шее и лице выступили красные пятна. И Йен… Лия рыдала. О Господи, как жалка она была. Йен, ее дорогой, любимый муж вышел вперед, загородив собой Анджелу от взгляда Лии. Защищая ее! Ее!

– Прости, – сказал он.

Она была слабой и маленькой и полной дурой, веря, что он любит ее. Безутешно рыдая, Лия повернулась и выбежала из гостиной.

– Могу я вам помочь?

Лия оторвалась от рисунка в модном журнале и подняла глаза на помощницу модистки.

– Я бы хотела присмотреть что-то для траура…

Девушка сделала книксен и опять исчезла в служебной части магазина. Взгляд Лии вернулся к образцам на страницах журнала, лежащего на прилавке: платья для чая, вечерние платья, амазонки для верховой езды – эскизы с боа и оборками, из муслина и бархата, шелка и тафты. Несмотря на ее внутренний протест, ее рука снова потянулась к желтому платью, отделанному белым кружевом, а сердце подпрыгнуло. Нет, до следующей весны она не сможет носить что-то подобное.

– Все, что у нас есть, здесь, – вернувшись, сказала девушка. Лия убрала руку и засунула ее в складки юбки, чувствуя себя как ребенок, который хотел стащить печенье.

– Спасибо. – Она почти улыбнулась, стараясь скрыть чувство вины.

Прошла неделя после визита лорда Райтсли, бесконечные семь дней одиночества. Она чувствовала это особенно остро после того, как доктор сказал ей, что она не беременна, но сумела перебороть себя, разбирая вещи Йена. А в последнюю неделю беспросветность одиночества снова охватила ее, она стала задыхаться, чувствуя, что больше не в состоянии ни секунды оставаться в городском доме.

Продавщица отошла в сторону, чтобы разложить рулон материала, пока Лия изучала предложения. Все одно и то же. Бомбазин. Креп. Бомбазин. И снова креп. Все черное. Все скучное, ни намека на фривольность. Восемь месяцев она провела затянутая и упакованная, вынужденная сдерживать свои действия и чувства, пока жила как жена Йена, абсолютно одна в своем отчаянии. Даже сейчас она не могла избавиться от обязательств по отношению к нему и ради него должна была превратиться в траурный мемориал.