– Ммм…я не думал об этом. Тогда я думал только о Еве, все мои мысли были заняты этой девушкой. Мироощущение и прочая чепуха здесь не при чем.

– То есть, в тот момент Ева стала для вас, не больше, не меньше, целым миром?

– Возможно, – ответил Макс и устало глянул на часы. Прошло уже целых сорок минут. И все это время доктор Райт копался в его сознании, словно шахтер, долбя киркой по горным породам в поисках полезных ископаемых. Только в этом случае полезными ископаемыми, по-видимому, были его, Макса, воспоминания.

– Опишите этот мир, мистер Фишер. Что изменилось? Что радикально поменялось в отличие от того мира, прошлого, без Евы?

– Ну…наверное, радикально не поменялось ничего, – задумчиво произнес Макс. – В том смысле, что все привычные предметы, люди…ну и тому подобное, остались на своих местах.

– Тогда что же изменилось?

– Наверное, я по-другому стал жить. Возможно, иначе стал смотреть на привычные вещи. Как-то ярче все стало, динамичнее… Не знаю, как описать подробнее.

– Мистер Фишер, почему звезда на фоне ночного неба?

Макс удивленно посмотрел на доктора Райта.

– Что? Какая звезда?

– Которую вы нарисовали на первом занятии в качестве задания, данной Евой Адамс.

– Ааа… Вы об этом… Не знаю. Что-то внутреннее заставило меня нарисовать это. Не знаю…не могу объяснить.

– Может быть, вы посмотрели в окно и увидели там звезду в небе?

Макс покачал головой.

– Нет, точно не поэтому. Я, конечно, видел звезды там, в окне, но…не думаю, что это была главная причина. Говорю вам, что-то изнутри будто управляло моей рукой. Хотя…сейчас уже точно не вспомню.

– Ну ладно, хорошо… Когда вы рисовали эту картину, вы думали о Еве Адамс? Или о себе?

Макс замялся.

– Как я говорил уже, сейчас сложно вспомнить, о чем я думал почти полгода назад. Наверное, я думал о нас обоих.

– Тогда, почему нарисовали только одну звезду, а не две? Логичнее ведь было изобразить две звезды, олицетворяющие вас обоих.

– Не знаю. Нужно подумать.

– В том то и дело, что не нужно думать. За мыслительным процессом теряется искренность. Лучше отвечать, как чувствуете, мистер Фишер.

– Тогда не знаю. Возможно, я изобразил себя.

– Одиноким?

Макс пожал плечами.

– Несмотря на то, что в вашей жизни появилась эта девушка?

– Тогда я знал лишь ее имя. Она не вошла в мою жизнь. Разве что постучалась.

– И все же, в этот миг весь мир для вас изменился. Верно?

Макс уже окончательно запутался. Если в его голове и происходил какой-то мыслительный процесс, то весьма незначительный, а дела чувственные были выбиты из колеи. И почему-то жутко хотелось спать. В кабинете стало мучительно душно и тесно. Макс снова глянул на часы. Прошло всего минут десять с его последнего взгляда на циферблат, но казалось, что намного больше. Его повышенный интерес к часам не прошел мимо доктора Райта. Он и сам глянул на свои серебряные Омега и удивленно вскинул брови.

– Как время-то быстро летит за увлекательной беседой, мистер Фишер, не находите?

Макс вяло кивнул. Уже не осталось сил отвечать, веки налились свинцом, задница затекла, спина продолжала гудеть, а в голову словно насыпали несколько тонн песка. Доктор Райт легким движением поднялся со своего кресла-мешка, поправил галстук и закрыл экран ноутбука. Макс последовал примеру доктора Райта, однако, в отличие от него, оторвал свою пятую точку от дивана с большим трудом.

– Ну что, мистер Фишер, первый сеанс весьма продуктивен. Вижу, вы устали, но это нормально: погружение в свое внутреннее я – весьма непростое занятие.

Максу казалось, что он не в свое собственное я погружался, а на дно Мариинской впадины, а потом его резко подняли на поверхность.