«Но я взываю к истине изречения Иоанна: только в духе мы поклоняемся Божеству. Только в том, чем наша наука является для духа, мы можем найти ее достоинство. Только тот может назвать порядок мира целенаправленным, кто добавляет к нему веру в цели. Истинное толкование хода мира с точки зрения его целей лежит гораздо проще в человеческом чувстве. – Бесконечный дух не скрыт под мерой и числом! Игра чисел – это легкая игра – ее радость лишь радость заключенного духа в звенящих цепях.» [См. «Популярные лекции по астрономии» Дж. Ф. Фрайса, стр. 225, 227, 18, 16.

20) «Прогресс в физике, чтобы не стать самоуверенным и не свергнуть разум через понимание, делает метафизику необходимой. – Но это намерение метафизики – обеспечить безопасность перехода от мира чувств к сверхчувственному, – а ее конечное намерение – ответить на вопросы: с какими качествами мыслится то существо, к которому должен быть отнесен мир, как к высшему его основанию? и какова природа связи, которая имеет место между тем и этим?». [G. Э. Шульце, Энциклопедия философских наук, с. 71, 47, 52.

21) G. E. Schulze, Principles of General Logic, §2, примечание 12.

22) Но не требуется общего понимания, чтобы увидеть, как высшее в человеке, разум, противостоит чувственности, и как действительное мышление начинается в глубине ума, не с превращения чувственных идей в понятия, а с возвышения ума над чувственной идеей, и по этой самой причине с чувства, которое имеет совершенно иное происхождение, чем все чувственные идеи. Двусмысленное слово «чувство» является здесь импровизацией в отсутствие другого, которое мы тщетно ищем в языке, придуманном не философами [Göttingische Gelehrte Anzeigen 1809, стр. 207].

23) Гомер, Илиада, XIV, 201.

24) Платон, Теэтет

25) Платон, Республика VII

26) Платон, Софисты, о божественных вещах, 3-е дополнение.

Мы начали с вопроса: является ли человеческий разум только рассудком, парящим над чувственными восприятиями и относящимся к ним одним в истине; или же это высшая способность, которая действительно открывает человеку то, что истинно, хорошо и прекрасно само по себе, а не просто заставляет его верить в пустые, объективно не связанные образы?

Мы показали, что первое предполагается во всех философиях, возникших после Платона, у Аристотеля и после него, вплоть до Канта, как в так называемых рационалистических философиях Лейбница, Вольфа и Зульцера, так и в явно чисто сенсуалистических философиях Локка, Кондильяка и Бонне.

Делая это утверждение, мы могли сослаться на доказательства, приведенные для него Кантом, которые неопровержимо доказывают, что рассудок, рефлектирующий только чувственный мир и себя, как способность, формирующую понятия, при попытке выйти за пределы чувственности, может выйти только в пустоту, за своей собственной тенью, которая простирается в бесконечность во всех направлениях.

Таким образом, мы приходим к выводу, что «все сверхчувственные вещи – фикция, а их понятие пусты по содержанию» (27), или – для истинности сверхчувственного и его познания в человеке оно должно быть познано с помощью высшей способности, которой истинное в явлениях и над ними дает о себе знать непостижимым для чувств и рассудка образом.

Исходя из этого «или-или», мы настаивали на предположении о наличии в человеке двух различных воспринимающих способностей; одной воспринимающей способности посредством видимых и осязаемых, следовательно, физических, воспринимающих инструментов; и другой, посредством невидимого органа, который никак не проявляет себя для внешнего чувства, и о существовании которого мы узнаем только через ощущения. Этот орган, духовное око для духовных предметов, люди называли разумом – в принципе, в целом; так что под словом разум они, по правде говоря, никогда не понимали ничего, кроме этого самого органа. Лишь некоторые из них, называвшие себя философами, пытались отказаться от этого органа, второго глаза души, думая, что одним глазом можно видеть единственную истинную вещь более остро и более уверенно, чем двумя. Они действительно вырезали один глаз души, обращенный к сверхчувственному, и обнаружили, что теперь все действительно стало для них гораздо яснее и отчетливее, чем прежде. То, что они считали вторым настоящим глазом, по их словам, было лишь иллюзорным глазом, а на самом деле лишь больным двойным зрением единственного реально видящего глаза. Стоит только взглянуть на них, чтобы увидеть, как единственный настоящий глаз после операции втягивается в середину лба и как не остается ни малейшего следа от другого, якобы второго глаза. Эти многословия слышали и верили слишком многие, которые затем все хотели излечиться от больного двойного зрения и ложного глаза. Только Сократ, а за ним и его ученик Платон противостояли одноглазой мудрости, различными способами доказывая, что человеческая душа, чтобы достичь познания единственно истинного, нуждается в обоих данных ей глазах, а потому должна бережно хранить их и держать всегда открытыми; если бы она даже закрыла или устранила тот, который направлен к сверхчувственному, она получила бы с помощью другого только всевозможные беспочвенные науки без прозрения и конечной цели. (28) Но речь божественного была побеждена речью многих других: «потому что так же невозможно привить знание истинного душам, не имеющим при себе единственного подходящего для этого органа, как невозможно привить лицо человеку без глаз, протягивая ему очки». (29)