Если рассудок есть и хочет быть не более чем способностью отражения чувственных впечатлений, способностью разделения и воссоединения в понятиях, суждениях и умозаключениях, поставленных на эту единую почву, то оно не может уберечься от этого перевернутого воображения; ибо отражение, которое его порождает, само по своей сути является обратным. В рефлексии, или понимании, виды появляются перед отдельными существами, которые они производят, а роды – перед видами; в рефлексии все конкретное в общем возникает из лона творческого общего, так что реальность, само реальное, следует за вещью лишь как дополнительное свойство, complementum possibilitatis, [дополнение возможности – wp] понятие без содержания, пустое слово. По этой причине рассудок, обращенный только к миру чувств, определил себя как способность распознавать особенное в общем посредством – понятий и, надев эту корону, принимает на себя название разума. Образуя все новые и новые понятия, этот разум приобретает, наконец, бесконечно широкое понятие Всеединого, немыслимого, совершенно неопределенного, в то же время простого и двоякого – бесконечного бытия: с одной стороны, а именно, совершенно неопределенной бесконечной материи, из которой физически развивается бесконечность конечных определенных материальных существ, все тела с их различными свойствами; а с другой стороны, совершенно неопределенной бесконечной мысли, не знающей себя в своей бесконечности, из которой души возникают в тела, каждое из которых обязательно соединяется друг с другом. Непременно, потому что бесконечная материя и бесконечный дух вместе составляют одно и то же существо. Каждая душа, возникшая из сущности всех существ – этой системы (абсолютного тождества бытия и сознания), есть и может быть только непосредственным понятием или жизнью тела, возникая вместе с ним, развиваясь и угасая – но не настолько угасая, чтобы нельзя было также сказать о них, что они обе в той же мере и пропорции, хотя и смертны, но нетленны: или также – хотя и преходящи, но бессмертны: ибо во Всеедином, представляющем тождество бытия и небытия, абсолютного покоя и абсолютного движения, нет ни вчера, ни сегодня, ни завтра, но все в нем одинаково вечно, как parte ante, так parte post. [от начала до конца – wp].

Начало этого учения о единстве всего, по мнению Платона, состоит в том, что, начиная с видимого и осязаемого, телесного, на котором оно основано как на единственной истинно существующей вещи, при дальнейшем исследовании обнаруживается: телесное, воспринимаемое посредством органов чувств, не есть существующая вещь, но все есть только движение, а другие вещи – тоже ничто. А вот это, говорит Платон Сократу в «Театете», совсем не плохая речь: «а именно, что ничто (воспринимаемое внешними чувствами) само по себе не является определенной вещью, и что ни одной вещи нельзя справедливо приписать одно качество; скорее, если назвать что-то большим, то оно, тем не менее, покажет себя и маленьким, а если тяжелым, то и легким, и так во всем, что именно ничто не является ни единым, ни определенной вещью, ни определенным качеством, но всегда только становится». И в этом все мудрецы подряд, кроме Парменида, Протагора, а также Гераклитоса и Эмпедокла, согласились с поэтами, которые являются предводителями обоих видов поэзии, с Епихармом, комическим, и с трагическим, Гомером, когда он говорит, «что я вижу отца Океаноса и мать Тетис» (23), то подразумевает, что все возникло из потока и движения.» (24)

Но Платон или платоновский Сократ показывает, что это улучшение того грубого учения о бытии, что оно принадлежит только телесному, в конечном счете не лучше; ибо как там все было втянуто в телесное, как единственное истинное бытие, так и здесь все втянуто в движущееся становление, которое изгоняет бытие повсюду и оставляет только речь о нем, но обманчивую и ложную, которая на самом деле не может быть даже просто произнесена. Ибо к этим текучим вещам, как и ко всему остальному, уходят и слова, а именно главные или нарицательные слова; они сохраняют только слова времени и теряют из них также и настоящее время, которое для них никогда не является, как не является и бытие вообще. Но там, где везде ничего нет и не становится, там нет и не становится также никакого знания, и всякое учение имеет конец.