Тот, кто Богом помечен.
«Я думал, моя песенка уж спета…»
Я думал, моя песенка уж спета
И в бренной жизни стал совсем ничей.
Ты подарила старому поэту
Букет незримых солнечных лучей.
Спасибо, женщина!
Как раз сегодня,
Как никогда, нуждаюсь я в тепле.
Душа моя блукает в непогоде,
Хотя ликует лето на земле.
Но так судьбой начертано с рожденья —
Идти стезей тернистою Христа,
Мириться с униженьем и презреньем,
Иудов новых лобызать уста.
Отнюдь, отнюдь…
Не всякий раз судьбине
Потворствовал – деяния глухи.
Я материнской посвящал калине
С грустинкой мелодичные стихи.
Та судьбы стезя вела угрюмо
Во мрак, где свет запрятан глубоко.
И я невольно предавался думам,
Иное что-то тайное влекло.
И вот я вышел, выбрался наружу
В лохмотьях и с подавленной душой,
И мыслил тяжко: никому не нужен,
Калине материнской лишь одной.
И не любя, сочувствуя при этом,
Ты не прошла дорогою своей,
А подарила скорбному поэту
Букет незримых солнечных лучей.
«Таящиеся мысли не выходят…»
Таящиеся мысли не выходят
На свет – их слишком острые углы,
На них отсутствует извечно мода,
Они – коварный нож во тьме золы.
«Не дозволяй сорваться на свободу
Ему, – молю я Господа порой, —
Ведь он, поправ движение Природы,
Мир сущий очернит лихой бедой».
И в мороке душевных откровений,
В горячке необузданных обид
Я укрощаю злость стихотворенья,
Пред желчью возвожу надежный щит.
И полнокровно близость ощущаю
И ровное дыхание Христа,
Соблазн недавний мне Иисус прощает,
Сияет нимбом жизни высота.
«Стариковские длинные ночи…»
Стариковские длинные ночи,
Снов раздерганных жуткий бедлам,
Разорвете вы душеньку в клочья,
Но я вас никому не отдам
До последнего сладкого вздоха,
До улыбки —
ей вечною быть.
Я не скрою, что с вами мне плохо,
Зато знаю,
куда надо плыть,
По какому разлучному кругу,
Где ни боли,
ни чувств,
ни беды,
Только плачет предсмертная вьюга
На виду у сиротской судьбы.
«Снег неглубок, и чернобыль…»
Снег неглубок, и чернобыль
На нем сурово обозначен,
Как древности скупая быль,
О коей уж никто не плачет.
Ан плакать некому, увы,
На много верст, до края неба —
Скулящий вопль сухой травы,
Его сейчас услышал где бы?!
Отбился рьяно от шоссе,
Побрел искать плетни и хаты.
Я бормотал:
«Ушли не все
Под холмик смурный и покатый,
Остался кто-то там живой
Меж звездной моросью и почвой
По крови, по душе родной,
Как я, судьбою опорочен».
«Я уеду, может быть, сегодня…»
Я уеду, может быть, сегодня,
Может, завтра.
Может, навсегда.
Даже если будет непогода
Иль случится гневная беда.
Ничего меня уж не удержит,
У крыльца не схватит за рукав.
Поздняя исполнится надежда —
Нажито в достатке много прав.
Собираю сумку исподвольки,
Самое насущное кладу:
Карандаш, бумаги белой дольки,
Все, с чем в дни текущие в ладу.
Не забуду захватить таблетки,
Ими хоть воспользуюсь навряд.
И на память от калины ветку
С корешком, «ТАМ» чтобы вырос сад!
Собираюсь, могучусь, вздыхаю,
Сяду сам на краешке стола —
Если кто-то планы разгадает,
То мои порушатся дела!
«Пред ликом чистого листа…»
Пред ликом чистого листа,
Пред ликом Светлого Христа
Я жизнь провел в уединенье,
Не покидало вдохновенье
В суровом бытие моем,
Я страстью был одной влеком —
В строке молитвенной воспеть,
Восславить равно жизнь и смерть.
Я скудость хлеба и жилья
Не отвергал, как и земля, —
И ропот, и огонь грозы,
И зной в полдневные часы,
И хмарь предзимняя – в упор,
Поземки придорожный сор.
Стихии жесткие природы
Мой разум не смущали сроду,
Я на сближенье к ним шагал,
Как божий дар их принимал.
Я возвращался в угол свой,
Покойной представал душой
Пред ликом чистого листа,