«А на душе-то все больней…»
А на душе-то все больней,
Со страхом озираюсь в оба.
Нависла туча вон с полей,
Похожая на крышку гроба.
Я убежал бы в лес густой
И схоронился от напасти,
Но нету тверди подо мной,
Лишь перед взором смрад ненастья.
Исполнится последний вздох,
Как завершенье и начало
Всего того, что я не смог,
Чтоб радость породнить с печалью.
«Мне были недуги как недруги…»
Мне были недуги как недруги,
Я злился и роптал на них,
Но глубоко в душевных недрах
Для них рождался божий стих.
Звучали в нем и утешенье,
И жалость:
вдруг они уйдут,
Кто оградит от прегрешений,
При всем при том не упрекнут.
И я ни в чем им не перечил,
Не лез упрямо на рожон.
Манил порою алый вечер
С коварно спрятанным ножом.
Но вот еще – улыбка лилии,
За поцелуй —
уйдешь на дно!
И недруги – как друга милые —
Мне это Господом дано.
«Не в лесу дремучем заблудился…»
Не в лесу дремучем заблудился
И бездомным не был никогда.
И с небес я тоже не свалился.
И не убавляю я года.
Просто прохлаждаюсь, наслаждаюсь
Горьким ветром, тучей грозовой.
И не замыкаюсь и не каюсь
Совестью и головой седой.
Я словами никого не трону,
Жестом никого не удивлю.
В унисон дыханью травы стонут,
Их тревогу я душой ловлю.
И под умирающим осокорем
Простою я долгие часы,
Ощущая дальнее, высокое
Ускользнувшей жизненной красы.
«Мне памятник не возведут…»
Мне памятник не возведут
И мой музей откроют вряд ли.
К моей могиле не придут
В нарядных галстуках ребята.
И не исполнят славный Гимн
О Родине непобедимой,
Они направятся к другим,
«Навеки» избранным, любимым.
Кто подпевал и восхвалял
Взахлеб правителей бездарных,
За что награды получал
За труд «усидчивый, ударный».
Мне ж не пристало горевать.
Пройдут года и сдует перхоть.
Моей святой душе летать,
С прощеньем созерцая сверху.
«Долго-долго ветры дули…»
Долго-долго ветры дули
И плескались тьмой в окно,
И свистели, словно пули,
Как в придуманном кино.
Мне же было не до шуток,
Все таблетки поглотал.
В заточенье много суток
Духом пал, вовзят пропал.
Забоялся злой стихии,
Дрожью охлонулся весь.
Некто шастают лихие,
Затевают явно месть.
В чем же я повинен горько?
Казнь какую понесу?
Об одном прошу я только:
Не губите мир-красу!
И закаты, и рассветы,
Кровлей нечего греметь.
Дайте русскому поэту
При рассудке умереть.
«Чуть отвалило, полегчало…»
Чуть отвалило, полегчало,
И я уж снова на коне!
И вновь забрезжило начало,
Утраченное не во сне,
Не чуя грубую усталость,
На сердце непомерный груз.
«Вернулось! – я ору. —
Осталось!»,
По-детски радостно смеясь!
За эти вещие мгновенья,
За воскрешение, как блик
В иконе, найденный в терпенье,
Чтобы узреть Всевышний Лик.
«Глухота, отторжение…»
Глухота, отторжение
От земной суеты.
Сон больной?
Иль видение?
Поразмыты черты —
Нет дороги и пашни,
И дрожащих кустов.
Только давит поклажа
Прошумевших годов.
Без разбора и вольности
Я иду в темноте.
И незримые волны
Гасят свет в вышине.
Так и все уходили,
Боле уж не дыша,
При остаточной силе,
Как роса с камыша,
Что не сможет наполнить
Плеса высохший яр.
По округе от молний
Разгорится пожар,
Лес, опушка обуглятся,
Станет камнем земля.
В небе Млечная улица.
Явит свет для меня.
«Ни в скандалы, ни в драки…»
Ни в скандалы, ни в драки
Нет желания ввязываться.
Друга ситного враки
Ловким кружевом вяжутся.
И спустя лишь минуту,
Их узлы и сплетения,
Без труда пораспутанные,
Превратились в видения.
Он, гляжу, не сдается.
Так умудренный медник
Трет, насупленно бьется
Над вещицею бледненькой,
Над вещицею простенькой,
Золотой чтоб смотрелась.
Жизнь в ненастье и в просини
Моя сплакалась, спелась.
Близко-близко затишье
Непорушенной вечности.
Счастье в песнях не ищет