И в нем он бегал босиком, смеялся,
А вырос… и однажды с ним расстался
И редко, без печали вспоминал?
Сей странный человек, цветку кивая,
Без слез он плачет – в том загадки нет,
Подобного не знает белый свет,
Лишь на Руси… на то она святая.
«Бандиты уважают…»
Бандиты уважают,
кто сильнее
И кто от них не прячется в стенах,
Ноль два не набирает и скорее
К дверям не тащит тяжеленный шкаф.
И не сидит за этой баррикадой
С дубиной наготове иль ружьем.
И истерично не горланит:
«Гады!
Всех вас не нынче завтра перебьем!
И полной грудью мы тогда вздохнем,
И, как в раю, спокойно заживем!»
Есть у бандитов свой особый вкус…
Порой неаппетитно пахнет кус!
«На асфальте дымятся лепешки коровьи…»
На асфальте дымятся лепешки коровьи.
В ящик с мусором бомж головою нырнул.
Полицейский в новой форме хмурит брови:
Непорядок в центре! И сам громко зевнул,
Словно тем утвердиться,
что не знает поражений
В битвах с нарушителями,
и час службы истек.
А поселок пробуждается.
Это не воскрешение
Из мертвых, а житейский урок
Без новизны, без ссылок на эпоху,
А как повторенье замызганных дней.
Клюют воробьи оброненные крохи
Бомжем.
И улетают скорей
На свежий воздух, напугав полицейского
Шутоломным щебетом и тенью вскользь.
И последняя корова прошагала по Ленинской,
Роняя лепешки…
предвещая «раскол»!
«Старик, покашливая, тихо…»
Старик, покашливая, тихо
Промолвил, как не от себя:
«Мил-человек, есть в жизни лихо,
И миновать его нельзя.
Оно подкрадывается медленно
И кроет тучною волной.
Хоть три весь день монету медную,
Она не станет золотой.
И это ежели б угроза
Из-за угла, кирпич в окно…»
Рукой дрожащей вытер слезы.
Все наяву. И как в кино.
«Нет войны, а вдов в России…»
Нет войны, а вдов в России
За полдня не сосчитать.
Вновь березы загрустили,
Всколготилась пылью гать.
Было, помнится, такое,
Позабыть бы – да никак,
Время страшное, седое,
Мокрым стал от слез большак.
Верность долгу и Отчизне.
Жертвы святы. Их я чту.
Нынче что мешает жизни
Подниматься в высоту?
Разрушенья. Отлученья.
Близок пропасти обвал.
А по чьей злобé – веленью?
Чей хоронится оскал?
Сколько гибелей, страданий,
Род мужской под нож идет!
Уготовано свиданье?
Мало!
Смерть все новых ждет.
И вдовеют сплошь и рядом,
От могил поля пестры.
Лида, Люда, Лора, Лада…
Судей рухнули мосты.
И поэтому березы
Потускнели, пылью гать
Всколготилась.
Кличет росстань.
Но уж некого встречать!
«За оконным стеклом и за шторой…»
За оконным стеклом и за шторой,
Сбитой вкось, за алоэ цветком
Уж давно не слыхать разговора,
Нет привета оттуда кивком.
Я сижу на прохладной опалубке,
Пред глазами кустарник растет,
А в жилье умирает бабушка
И никак, и никак не умрет.
Не берет ее Боженька душу,
Дал помучиться в мире земном.
А была она сроду послушной
Да весь век с освященным крестом.
««Домик в деревне…» Телеоператор…»
«Домик в деревне…» Телеоператор
«Рисует» на экране «мечту»:
Бабушка румяная, опрятная
Сметану дает внучку.
А на цветастой столешнице
Дышит горбушка теплом.
Мальчик капризно не чешется,
Он артистичен, умен —
По подсказке держится соколом,
Буренка четко видна.
Съемки идут на «высотке».
А корова… на картинке она!
«Устоявшаяся тишина…»
Устоявшаяся тишина
За ночь. Ни одной звезды
До утра не зажглось. Война?
Или предтеча войны
Другой, внутригосударственной,
Ползущей захолустьем
Змеею искусной,
Как дарственность
Сатаны. Ведь Бог изгнан
И некому противостоять,
Защищать смердов.
Пахнет смертью.
Молится и плачет мать,
Космы седые слезами увлажнив,