Я разлепила веки. Надо мной склонилось мамино лицо. Мама держала меня за плечи, легонько встряхивая.

– Что случилось? – Я рывком села в постели.

– А то, сонная тетеря, что ты в школу опаздываешь. Давай пошевеливайся.

Мама отпустила меня, встала и раздвинула занавеску в дверном проеме.

– И не забудь зубы почистить! – донесся ее голос уже из коридора.

За завтраком я пыталась вспомнить, что же кричала во сне. Все казалось таким реальным: незнакомец, эти голоса. Не говорила ли я вслух? Спросить маму я не смела, поэтому ела молча. Только сунула в рот третью ложку хлопьев, как тут случилось нечто ужасное.

Мама, как обычно, возилась рядом, разбирая огромную кипу бумаг, сваленных позади миксера.

– Куда же он делся? – бубнила она.

– Что ты на этот раз посеяла?

– Да список покупок. Я помню, что положила его вот сюда. – Мама склонилась над бумагами. – А, вот же он!

Подняв взгляд, я с ужасом увидела у нее в руках листок бумаги. То есть не просто листок, а ТОТ САМЫЙ ЛИСТ РОСКОШНОЙ ЛИЛОВОЙ БУМАГИ!

– Не-е-ет! – завопила я так, что хлопья полетели изо рта.

Вскочив, я бросилась к маме, собираясь выхватить у нее листок. Слишком поздно: она уже развернула его. Близоруко прищурившись, пробежалась глазами по строчкам.

– Нет, это не то, – пробормотала мама, складывая лист.

Дыхание у меня перехватило, и я с трудом проглотила остатки хлопьев.

– Погоди-ка, там же мое имя!

– Нет-нет, это вовсе не твое имя, мам. Это… это имя одной моей подруги. – Я попыталась вырвать у нее бумажку, но мама не обратила на меня внимания.

– Куда подевались мои очки?

Очки, разумеется, как всегда, висели у нее на шее.

– Давай я тебе прочитаю, – предложила я тоном самой заботливой из дочерей.

Однако мама уже нащупала свои очки, нацепила их на нос и внимательно изучила записку. Я попятилась было к выходу, но мама уже глядела на меня в упор.

– Эмили!

– Что?

Мама сняла очки и помахала листком у меня перед носом.

– Ничего не хочешь мне объяснить?

– Ну, значит… Хм… Можно взглянуть?

И я уставилась на листок, всей душой надеясь, что выражение моего лица говорит: «Что же это за бумажонка? Никогда прежде ее не видела, но так уж и быть, посмотрю».

Мама молчала, а я продолжала глупо таращиться, делая вид, что читаю, лишь бы не встречаться с ней глазами. Меня ждал заслуженный нагоняй.

Действительность оказалась еще хуже. Мама отложила злосчастный листок, взяла меня за подбородок, приподняла мою голову и произнесла:

– Я тебя понимаю, Эмили. Я все знаю.

– Знаешь? – в ужасе взвизгнула я.

– Во сне ты бормотала, что не уродка. Я должна была догадаться.

– Должна?

– Вот я балда, как же до меня сразу-то не дошло? – грустно сказала мама, отпуская мой подбородок.

– Но откуда ты зна…

– Мы ведь с тобой одинаковые. – Мама взяла мою ладонь в свою. – Ты тоже боишься воды.

– Боюсь?! – удивленно воскликнула я, но тут же осеклась и, откашлявшись, поправила школьный галстук. – Точно. Так и есть. Я ее боюсь, – произнесла я как можно убедительнее. – Конечно, боюсь! До ужаса. Да, именно боюсь, лучше и не скажешь. Все дело в страхе. Только в нем и ни в чем другом…

– Почему же ты мне не призналась?

Я опустила глаза, плотно зажмурила веки, попытавшись выдавить из себя хоть одну слезинку, и прошептала:

– Мне было стыдно. Не хотелось тебя подводить.

Крепко сжав мою руку, мама взглянула мне в лицо. Она тоже чуть не плакала.

– Это моя вина, доченька. Я тебя подвела. Не позволяла тебе научиться плавать, и ты заразилась моим страхом.

– Ага, – грустно кивнула я. – Похоже на то. Но ты не должна себя корить, мам. Все нормально, правда. Подумаешь, плавание какое-то.

– Мы ведь живем на лодке! – Мама отпустила мою руку и покачала головой. – Вокруг нас – вода!