«Не стану в таком случае отнимать драгоценнейшего вашего времени, о ученейший из мужей страны! Прошу лишь простить великодушно за неуместность моего вторжения – все же, вопреки словам вашим, несущим привкус отчаяния, я позволю себе остаться здесь, в окружении этих городских стен, ожидая непременного случая, когда многократно заслуженная удача повернется, наконец, к вам лицом… Не откажите мне, прошу вас, в этом праве – и в знак искренности моих слов, примите великодушно сию, хоть и маленькую, однако весьма изящную вещицу доброй работы».

Колдун достал из шелкового мешочка, болтавшегося у него на поясе, что-то, упрятанное в несколько слоев синей ткани, – что-то в самом деле маленькое, вполне способное уместиться на человеческой ладони.

«Не откажите мне, право!..»

Он с нарочитой медлительностью раздвинул полоски синего бархата – и тут же нечаянные лучи послеполуденного солнца заиграли на подарке причудливыми отблесками. Это был крошечный золотой олень, искусно выкованный со всеми надлежащими подробностями и деталями – ветвистыми деревьями рогов, острыми копытцами, стройными мускулистыми ногами, простертыми в отчаянном прыжке… Гурагон бережно опустил свой подарок на стол, еще раз поклонился хозяину дома, затем повернулся кругом и направился к выходу.

Оказавшись на улице, колдун поправил свой плащ, не глядя проверил, висит ли на поясе давешний шелковый мешочек, затем втянул голову в плечи и, не оборачиваясь, двинулся прочь. Однако пройдя лишь несколько шагов, остановился вновь и, прислонившись спиной к стене дома, стоящего на противоположной стороне улицы, так, чтобы тень от выступающего балкона падала прямиком на него, бросил внимательный взгляд на жилище Мастера Альбрехта.

Дом был как дом: оштукатуренные стены с деревянными ребрами, окна, черепичная крыша с кирпичными трубами, прикрытыми от дождя чугунными навершиями. Не найдя ничего замечательного, Гурагон чуть повернул голову вправо, и тут же брови его взметнулись в радостном изумлении: высоко, под самой крышей, на подоконнике открытого мансардного окна возлежал исполненный послеобеденной неги, огромный кот, задняя часть тела которого излучала нежное, но при этом весьма уверенное сине-голубое свечение…

Закрыв за незваным гостем дверь, Гретхен вернулась в столовую. Мастера Альбрехта она нашла сидящим на прежнем месте – там, где он вел разговор с Гурагоном. Старик был невесел и задумчив.

«Не к добру нам этот чужеземец, не к добру. Что-то дурное у него на уме, как видно. Подозреваю, что не обошлось здесь и без козней Князя Тьмы – уж больно много знает человек этот обо мне да о моем деле!»

Вдруг взгляд его остановился на золотом олене, – сверкающий подарок колдуна по-прежнему лежал на столе поверх лоскутков синего бархата. Какое-то непродолжительное время Мастер Альбрехт словно бы рассматривал вещицу, прищурившись и наклонив голову, – затем резко поднялся с места и, не особо церемонясь, сунул ее в карман своей куртки.

«Пойдем-ка в лабораториум, доброе дитя. Уж слишком красива безделушка эта для безответного дара вежливости… Сами собой рождаются подозрения, требующие безотлагательной проверки…»

В лабораториуме Мастер Альбрехт тщательно взвесил золотую вещицу, потом налил воды в высокий узкий стеклянный сосуд с нанесенными на стенку поперечными черточками, бросил туда оленя и посмотрел, на сколько черточек от этого поднялась вода. Взяв обрывок бумаги и обмакнув перо в чернила, он принялся затем подсчитывать что-то, беззвучно шевеля губами. После, закончив с подсчетами, Мастер Альбрехт снял с верхней полки одну из трех или четырех бумажных кип, каждая из которых была прошита суровой ниткой и заключена в деревянное подобие обложки – а потому напоминала небольшую книгу. Старик принялся листать ее и листал долго, пока не нашел того, что искал.