Бабушка была права, необычайны и чародеи – это совсем не одно и то же.

В душах чародеев всегда царил полумрак, где плелись колдовские чары, – этот полумрак позволял им обращаться к мертвым и заботиться о них. Элла стала первой, кого допустили к вступительным экзаменам в Арканум, и, пройдя обучение, она сможет стать одной из необычайн. Совершенно официально. Ее семья будет гордиться ею, особенно папа.

Сердце Эллы билось отчаянно, как светлячок, случайно залетевший в грудную клетку. Она была готова к чему угодно.

Мама в последний раз осмотрела содержимое чаросундуков. Наконец взгляд ее смягчился, и она удовлетворенно кивнула. Элла махнула рукой, и крышки захлопнулись. Тогда она тихо пропела запирающее заклинание, которому научила ее мама, чтобы ничего из вещей не пропало.

– Отправляйтесь в красную машину, – велела Элла сундукам.

Те, сверкнув в ответ, стремительно вылетели через заднюю дверь.

С веранды прихромала бабушка:

– Ну-ка, сладкие обнимашки, прежде чем ты меня покинешь.

Элла припала головой к мягкому, круглому бабушкиному животу, глубоко вдохнула слабый, но такой родной запах – меда, лаванды, сливочного масла.

– Главное, помни, ты побег могучего древа. – Бабушка завернула рукава, демонстрируя чародейные метки на темной коже.

Тела мамы и бабушки покрывал замысловатый рисунок из переплетенных корней, стеблей, листьев и трепещущих цветков, вычерченных тонкими, словно чернильными линиями. С годами узор разрастался и становился все более сложным, захватывал спину, предплечья, ноги. Элла любила водить по узору пальцем, когда бабушка просила помассировать ей голову с душистым маслом. Девочка не уставала любоваться тем, как меняется рисунок после каждого чарования: тут набухнет новый бутон, там раскроется свежий цветок. Кожа обеих женщин представляла собой живую карту их способностей и возможностей.

Чарование всегда оставляло след.

Бабушка поцеловала кончик пальца и коснулась им крошечной метки на шее Эллы чуть ниже затылка. Темное пятнышко в форме крошечного бобового зерна, которое можно было принять за родинку или слегка расплывшуюся татуировку. Бобовое зернышко пустило росток, как только Элла начала помогать бабушке в семейной аптеке, запоминая, что белладонна любит, когда ей делают комплименты, что, отправляясь в Подземный мир, нужно положить в башмаки по одному пенни и что в тигель во время чарования лучше всего добавлять звездную пыль, собранную в сумерки. Бобок на шее, который до этого никогда не менялся, вдруг треснул посередине, и из него протянулась вверх тончайшая линия – словно ручкой черкнули. Это была первая чародейная метка Эллы, точь-в-точь такая же, какая появилась когда-то у мамы, и у бабушки, и у прабабушки, – тоненькая и готовая расти при каждом чаровании.

– Бобок раскрылся еще шире, только я не увижу, как стебель пойдет в рост. Но ты ведь будешь мне писать?

– Да, мэм.

– И будешь все рассказывать?

– Конечно.

– И не гуляй одна по этим небесным городам. Это ненормально – жить так высоко. Как бы чего не случилось…

– Я знаю, бабуль.

Элла не раз слышала историю о том, что у мамы была сестра-близнец, которая пропала, когда семья – первый и последний раз в жизни – посетила город необычайнов. Ее имя присоединилось к бесчисленному сонму имен чародеев, так и не вернувшихся после путешествия в небесный город.

Но, конечно, с Эллой ничего подобного случиться не могло.

– Обещаю, что со мной все будет в порядке.

Бабушка поцеловала ее в лоб и помогла накинуть поверх одежды одну из белых шуршащих мантий.

– Веди себя так, чтобы мы тобой гордились, слышишь?

Именно так она и собиралась себя вести.