– Ну, где твоя коробка, барышня? – спросил Крутиков, выезжая на улицу физиков.

– Какая коробка? – спросила Нина.

– Ну, ящик твой где?

– Какой ящик?

– Ну, дом где тут твой? Куда ехать-то?

– Ой! Это сейчас прямо, потом налево, потом наискосок, там башня будет такая высокая, еще раз направо и прямо, если только там можно проехать.

– Понятно, – проворчал Крутиков.

Новый дом был похож на остров посреди моря строительного мусора и вывороченной земли. По штормовой колее Крутикову все-таки удалось причалить к нему машину. Он вылез из кабины, покряхтел, щурясь на яркое горячее солнце, почесал грудь и пошел открывать фургон…

Лифт в доме был отключен. Прокушев порылся в кармане, достал три рубля, отдал Сорокину. Тот, ни слова ни говоря, куда-то ушел.

– Сейчас лифт будет, – объяснил Прокушев.

– А деньги зачем? – спросила Нина.

– Чтобы лучше поднималось…

Нина некоторое время смотрела на бригадира с удивлением, пока Аленка не сказала:

– Не подмажешь – не поедешь.

Мужики дружно рассмеялись, даже Крутиков улыбнулся и проворчал:

– Дитя еще… всему верит.

– Ой! Что же это я! – спохватилась Нина. – Это же я должна заплатить. Неудобно-то как!

Нина полезла в сумочку, но Прокушев остановил ее:

– Не надо пока.

Сорокин вернулся с парнем довольно заспанного вида. Шею парень зачем-то обмотал красным шарфом, который мало подходил к его грязной спецовке.

– Отец, выручай, – бодро начал Прокушев. – Видишь, женщина с грудным ребенком и мебелью подняться не может.

Парень посмотрел на Аленку и мрачно спросил, держась за горло:

– Какой этаж?

– Пятый.

– Пять рублей.

– Ты что, отец? Побойся бога. Не за себя прошу, за людей!

– Этажей много, а я один, – парень перешел на шепот, – а потом, не положено еще лифты включать.

– Я же тебе дал треху. Сорокин, ты дал ему треху?

Сорокин кивнул.

– Пятый этаж – пять рублей, – снова прошептал парень, держась за горло.

– Слушай, у тебя другие слова есть?

– Другие слова – за другие деньги.

Парень поднял глаза и стал смотреть в небо, словно хотел, чтобы кто-нибудь сверху увидел, как он здесь мучается.

– Значит, за другие? – нетерпеливо спросил Прокушев.

– Значит, за другие.

– Не надо! – сказала Нина. – Я заплачу, сколько следует.

Но Прокушев отодвинул ее в сторону и проговорил:

– Вова!

Прокушев и Круминьш решительно взяли электрика под руки и повели в подъезд.

– Куда это они его? – спросил Павлов.

– Многие еще нарушают трудовую дисциплину, – объяснил Сорокин. – Полностью не отдаются работе.

Когда электрик вышел из подъезда, шарф он держал в руках. Глаза его стали гораздо веселей, да и голос немножко прорезался.

– Все отлично, мужики! – сказал электрик. – Делов-то оказалось на пару минут, а я вам тут заливал! Вот ведь как бывает! Думаешь, не поедет, а оно едет. Не знаем мы еще как следует технику, не умеем!

Павлов повернулся к Сорокину и тихо спросил:

– Уломали словом?

– И делом.

Электрик так хотел угодить грузчикам, что казалось, лифт бегает быстрее обычного. Павлов только успевал забрасывать в кабину мелочи. Старый шкаф снова взяли на себя профессионалы. В лифт он не влез, и его пришлось тащить вверх на руках. Снова напряглись жилы на бицепсах Круминьша, стало красным лицо Сорокина, тяжело запыхтел бригадир. Сзади с кактусом в руках шла Нина. Ей было стыдно за эту рухлядь и очень хотелось помочь ребятам.

– Вы несите и не обращайте на него внимания, – говорила она. – Бог с ним, что обдерется, не полировка, закрасим.

– А мы и не обращаем, – отрывисто отвечал Вова Круминьш.

Лестница была узкой. Особенно тяжело давались повороты на площадках. Пока двое держали, Прокушев перелезал через перила на следующий пролет и уже оттуда принимал шкаф. Нина с болью смотрела на бригадира и на каждой площадке предлагала отдохнуть, но Круминьш отвечал за всех: