Я же понимая, что со мной будет, если сейчас не встану, всё же, невзирая на боль от разбитого ебала, смог опереться руками на землю и подняться, продолжив бежать к кабине вертолёта. И я смог – я пробежал эти пять метров, добежав до своей цели – кабины вертолёта.

Кабины вертолёта была разбита. Нос вмялся в землю, стёкла разбиты и из одного такого торчит окрававленная рука одного из пилотов, одетых в зелёную военную форму. Сам же пилот, судя по всему, уже мёртв.

Но на нём я заметил пояс, к которому крепиться то, что мне может помочь в данной ситуации.

Я начал искать большое отверстие в стекле, чтобы просунуть руку, но так его и не найдя, зато слыша уже в десятке метрах от себя крики цыган, я, не долго раздумывая, одни ударом локтя разбил ранее треснувшее во многих местах стекло вдребезги и, не замечая порезов и боли, протянул руку к кобуре, из которой, кое-как открыв её, достал тяжёлый по моим дрищёвым меркам пистолет.

ПаникуяПаникуя, быстро осмотрев его, плюс-минус понял, что нужно делать дальше: сразу передёрнул затвор и снял с предохранителя, после чего развернулся и, направив его в первого же попавшегося на глаза врага, нажал на курок.

Выстрел и руки содрогаются от отдачи, а пистолет чуть не вылетает из моей руки.

Зато и тот, в кого я целился, сначала ощупывает свой живот, а после с непонимающим лицом падает набок. Да и громкий звук выстрела, что даже меня самого чуть не оглушил, напугал остальных так, что те резко затормозили. Трое из них, кстати, уже добрались до Катарины и пинали её ногами, попутно замахиваясь своими ножами.

Ещё выстрел, и следом ещё один. Ещё двое попадали – один сразу от точного попадания в голову, выбывшего его мозги, а второй от попадания куда-то в плечо закричал, упал и продолжил лежать, постанывая. Видя это, остальные цыгане уже сильно нервничали, не решаясь даже двигаться.

Но я нервничал ещё сильнее. В голове было дохера мыслей. Например о том, что это может их только разозлить, а в этом пистолете явно патронов на всех них не хватит. Да и три патрона уже нашли свои цели. То есть, их ещё меньше, чем изначально, а цыган всё ещё дохера и больше. Если они прямо сейчас побегут все разом на меня, то у меня не будет и шанса.

В таком случае нельзя терять момента – ещё выстрел, ещё и ещё один.

Ровно по тем, кто сейчас был рядом с Катариной и держали её, не давая ей подняться. Но на этот раз… я промазал. Убил только одного. Второй упал, держась за живот, застонав, ну а третий – как стоял, так и стоит себе. Только сейчас уже нервничает и не решается продолжить начатое с Катариной.

А я же только и раздумываю о том, что я только что проебал ещё три патрона. Теперь у меня их, скорее всего, вообще мало. А может, и вовсе не осталось. А врагов-то как было больше сорока, так и осталось больше сорока.

Но… вот проходит мгновение, они нерешительно переглядываются между собой, потом некоторые из них – самые старые что-то говорят и они, развернувшись, уходят.

Сначала один, потом другой, а следом за ними – ещё один. Так и запустилась цепная реакция, в ходе которой все они со страхом в глазах побежали туда же, откуда и прибежали, при этом крича что-то. На этот раз это уже точно было не про мою мамку.

Спустя десяток секунд, на расстоянии в метров сто, остался только я, Катарина и два полуживых цыган.

– Ебучие цыгане…

– И что это было? – поднявшись и подойдя ко мне, сидящего на земле, в попытках отдышаться, спросила Катарина.

Она, на удивление, по-видимому, довольно легко перенесла это всё, хотя её избивали и чуть не убили. И при всём этом у неё даже нет слёз на глазах, и она не корчиться от боли, хотя её точно несколько раз сильно ударили, да и если уж на то пошло, то она даже не выглядит какой-то испуганной, хотя я, кажется, был готов второй раз за день обосраться.