— Не торопись, Элоиза, не торопись. До утра, наверно, еще далеко. Ты только говори со мной так, словно я совсем другой человек… Ну, представь, что я вообще ничего и никого не знаю, - поглаживая девушку по плечу, ответила я. Она сначала не обращала на этот мой жест внимания, а потом, словно опомнившись, подтянулась как-то, но на руку мою продолжала смотреть с удивлением.

— Вы ночью проснулись от чего-то. И увидели, что Оливер побежал к реке. Вы прямо в рубашке бросились за ним. Это вы в бреду говорили. Так я и не узнала бы вовсе, - Элоиза снова начинала плакать, но, подняв на меня глаза, собралась и продолжила: — Когда все подбежали, он мокрый на берегу сидел и плакал, а вас течение снесло ниже. Только белую рубашку и видно было. Кое-как вас из воды вытащили. Я-то уверена, что вы брата спасли, но его матушка крепко за вас взялась…

— У меня есть брат?

— Да, сын мистера Джеймса и его жены… вашей мачехи… Миссис Оливия с первого дня с вами жить не смогла, вот и отправила в это поместье.

— Значит, я отдельно живу? – удивленно переспросила я, пытаясь бороться с отрицанием. Все было настолько невозможно, что уже казалось правдой. Иначе откуда эти ноги?

— Точно! В старом поместье вашей матушки. Она рано умерла в родах с вашим братом. А мистер Джеймс и женился после снова.

— А Оливер… сколько ему лет?

— Пять. Эта река… он то и дело сбегает от няни. И не раз уже говорили, что дом надо закрывать.

— Так этот шум… - я прислушалась и поняла, на что похож шум за окном. Он не сильно мешал тишине и, будучи постоянным, казался единым и целым с ней.

— Да, река здесь в двух шагах… После недели дождей она стала бурной. Коли войдешь, выбраться почти невозможно, - Элоиза, наконец, перестала плакать и как будто стала более серьезной. - Вы и правда ничего не помните, мисс?

— Правда. Так значит… мне грозит…

— Виселица. Этот сержант и его начальник… они уверены, что вы сделали это сами. Да и миссис Оливия утверждает, что слышала, как вы ходили в соседней комнате. И откуда она могла знать, что это вы? Могла ведь и нянька ходить…

— А почему отец сослал меня сюда? Неужели он не видит, что мачеха обижает ее… меня?

— Так… - Элоиза больше не нашла, что сказать. А я вдруг вспомнила поговорку про ночную кукушку, которая дневную всегда перекукует.

— Ладно, Элоиза. А этот… как его… за кем ты хотела послать…

— Детектив Брекстон. Он молодой и совсем недавно на посту. И никто его не слушает… Но он хорошо вас знает, мисс Виктория. И дело говорит. Надо уехать. А когда мальчишка снова заговорит, тогда все, может, и откроется. Тогда-то вы и вернетесь домой, - Элоиза, видимо, привыкла к моей руке на ее плече и теперь положила сверху свою ладонь.

— Значит, мальчик не говорит?

— Говорил. Много болтал раньше. Только и делал, что болтал. А после этой ночи… как будто нем остался. Даже если плачет, то молча!

— Господи, но не могла же я…

— Нет, даже и не думайте, мисс. Вы его приезда несколько месяцев ждали, игрушки ему делали. Да и с отцом сами говорили по поводу реки. Вечерами двери проверяли, чтобы он не убежал. А он, чертенок, будто этого и ждал… уж больно его эта речка с самого приезда заинтересовала. Еще мальчишки со скотного двора показали ему свои кораблики, которые пускали там до подъема воды, - она цыкнула с огромным сожалением и горько, как-то очень узнаваемо покачала головой.

— И куда мне бежать? – спросила я и моментально вспомнила, что бег вообще не мое средство для спасения. Меня, и без того доброго и отзывчивого человека, инвалидность сделала слишком угодной, а если честно, то правильнее сказать, выгодной. Отказать я ни в чем не могла. И некоторые этим пользовались.