Помолчал, потом добавил:

– Я мечтаю об эпохе взлёта русской мысли. А пока настоящие мужчины играют в хоккей. Беспутье.

– Очень интересно, Михал Сергеич. Но это опять про «кто виноват». А делать-то что?

Тут снова вступила Лидия Петровна, похоже, закрепившая за собой в семье роль ЛПР – лица, принимающего решения.

– Господи! Да у него в голове кладези. Но слушать, слушать-то кто его будет? Где он, кроме науки, нужен?

– Погоди, Лидуша, – мягко остановил жену профессор. – Да, у меня есть некие соображения относительно устройства российской жизни. Но я – подданный его величества научного знания, которому служу верой, правдой и с наслаждением. А политические аспекты вынужден учитывать, ибо труды мои, о которых говорить не вправе, неотделимы от судеб Отечества. Но я, как сказано, в общественном смысле бесприютен и одинок. Ни площадки нет, где высказать мнение, ни времени для отвлечённых от науки дебатов. Варюсь в собственном соку и супругу своими измышлениями истязаю.

– Боже мой! – воскликнула Лидия Петровна. – Вы представить не можете, каким он был в перестройку, ещё эмэнэсом. Горел! В политику навострился. Где-то рядом со Станкевичем суетился. Сколько нервов пришлось положить, чтобы убедить: для науки он создан! Теперь-то – членкор, ордена, премии. А на этого жалкого Станкевича смотреть тошно.

– Значит, к вам надо обращаться – академик?

– Нет-нет. Во-первых, только членкор, а во-вторых, профессорское звание в русском обиходе как-то уютнее, теплее, что ли.

До Виктора начало доходить, что он случайно напал на золотую жилу: беседы с профессором могут обогатить его представления об историческом движении России, его понимание текущих перемен. А Михал Сергеич, словно угадав его мысли, счёл нужным пояснить:

– Но научное мышление, даже при наличии цифровой гигиены, обладает и плюсами и минусами. Оно берёт предмет целиком, а дьявол, как известно, прячется в деталях. Причём среди «деталей», по моему разумению, не последнюю роль играет клановость элиты, степень её размежевания. Потому, молодой человек, мои суждения не исключают правки.

Донцов только рукой махнул, вернулся к прежней теме:

– Что вы, Михал Сергеич! Вас слушать очень интересно. Так что же делать-то?

– Есть научный анекдот: профессор спросил на экзамене студента, что такое электричество. Тот отвечает: «С утра назубок знал, а сейчас, как назло, забыл». Профессор и говорит: «Ай-яй-яй, какая беда! На белом свете только один человек знает, что такое электричество, да и он позабыл».

Все заулыбались.

– Разве я могу сказать, что делать? Такие ответы ищут сообща. Научное знание помогает методически. Вот мы говорили о нарастании противоречий, а ныне как раз завершается очередной цикл. Напряжение в обществе растёт, момент исторический: президент объявил о прорыве в завтра. А как именно? Каким курсом? План рывка обдуман в узком кругу и где гарантия от ошибки? Я бы на месте Владимира Владимировича не спешил. По столетней русской традиции собрал бы Историческое собрание – типа Конституционного, но без полномочий. Многодневное, под председательством самого Президента, с участием бизнеса, политиков, учёных разного профиля. Чтобы выявить разногласия и схождения, умерить интеллектуальный разброд. – Профессор вдруг оживился. – А вы заметили, судьбоносное решение – прорыв в завтра! – приняли келейно? Уж не по сговору ли элит? Царь-батюшка для решения сверхзадач учреждал Совещания под председательством Витте. Историческое собрание всколыхнуло бы страну, открыло новую эпоху развития, предложив конкретные действия – от «надо» и «мы должны» все устали. А у нас тон задаёт эпатажный креаклиат, нет механизма осмысления недавнего прошлого. Живём по принципу «Ты намедни, а я давеча». Или наоборот. Как без оценки пройденного приступать к следующему этапу? Стихия неопределённости, непредсказуемости нарастает. Вместо рывка можно в стагнацию угодить. Меня, знаете, какой образ периодически преследует? На палубе «Титаника» всё ещё играет оркестр, танцуют пары, а столкновение с айсбергом уже неизбежно. И некоторые, между прочим, начинают занимать места в шлюпках.