– У вас удивительные глаза, – восстановил равновесие он. – Прямо колдовские. Насмешка померкла.

– Правда? Что ж, я не против, – улыбнулась Лалелла. – Но вас же интересуют не они? Не мои глаза?

– Меня интересуете вы, ваш цельный образ – в том числе и глаза. И ваши взгляды, и теория, – улыбнулся Тант. – Хотя, по правде сказать, больше вы. Но – рассказывайте, рассказывайте, пожалуйста, я внимательно слушаю.

Знакомым уже жестом девушка повела плечом.

– Что же рассказывать? Теории ведь, собственно-то, никакой и нет. Так, отдельные мысли по поводу. Скорей даже, облаченные в слова ощущения.

– Тем более рассказывайте, это еще интересней – знать, как мыслит художник, – подбодрил ее Тант.

– Хорошо, – Лалелла кивнула головой и смешно закусила губу. Помолчала, сосредотачиваясь.

– Посмотрите кругом себя, – начала она. – Вы видите мир, в котором мы живем, эти деревья, озеро, этих лебедей, цветы, людей, это небо над головой. Не скажете ли, что их объединяет? Не торопитесь с ответом, всмотритесь. Говорят, что нет ничего вечного, все преходяще, всему свой черед, свой срок. Это верно, но лишь отчасти. Есть, есть нечто незыблемое, что объединяет все предметы и явления во вселенной. Вас не смущает такая глобальность? Я знаю, это нечто – красота. Да-да, красота. Вы посмотрите, как прекрасна жизнь! Как переполнена она красотой! Но пойдем дальше. Я смею утверждать, что и в безобразии есть своя красота. Даже пыль, обыкновенная пыль на дороге по-своему красива, надо лишь заметить это. Камень, цветок, лягушка – все они таят в себе свою каплю красоты. Что больше, что меньше, но ничто, даже самое безобразное, не лишено этой капли. И красота не исчезает. Погибнут лебеди, а их красота останется. Погибнет все, а красота останется. И, быть может, когда-нибудь в мире останется одна лишь красота…

– В чистом виде? – не удержался от вопроса Тант. – Но кому она будет нужна? В смысле, для чего красота нужна, если ее некому оценить? Я понимаю так, что красота – это способность предметов там, или живых существ затрагивать в нас определенные чувства и вызывать определенную же реакцию в сознании. Если не будет нас, не будет нашей реакции – не родится, значит, и само понятие, красота! Да и кому она будет нужна без людей?

– Ну, – улыбнулась Лалелла, – это субъективизм, не будем забираться так глубоко. Согласимся просто, что красота есть, существует реально и – достаточно самостоятельно. Все остальное вынесем за скобки. Значит, ее можно выделить, как вы говорите, в чистом виде. Как это ни странно звучит, мне думается, что такое вполне возможно. И художники уже делают кое-что в этом направлении. Не только художники, но они больше других. Конечно, первые шаги слабы и робки… Но придет время, и производство красоты будет освоено в любых количествах. Это моя мечта. Представляете, что произойдет, если наполнить мир красотой!..

– Думаю, что будет приторно и очень скоро надоест. Возможно, тогда возникнет новое понятие красоты…

– Ну и что! Мы и ее сможем воспроизвести.

– Ладно, тогда вот что. А что вы скажете о красоте поступка? Красоте обыкновенного человеческого поступка. Красоте жеста? Ее тоже можно выделить?

По лицу девушки скользнула едва уловимая тень – словно птица пронеслась по диску солнца.

– Это искусственное понятие, – сказала она. – В природе нет поступков. Есть действия, явления – и все они диктуются условиями жизни. В конечном итоге красота поступка, как вы говорите, та же красота, о которой речь.

– Что же, выходит, нет необходимости бороться за красоту, коль она бессмертна? – не отставал Тант.