– Молодец, чиф, – и, подхватив накладные и попутно шипчандлера с его помощниками, закрывает дверь.

– Я всё сделаю, чиф, – говорит он уже из-за полуприкрытой двери.

А я заглядываю в мои зелёные озёра. Но в них буря возмущения, радости, восторга от всего пережитого, что только что произошло.

– Почему ты тут, а не там? – показывает она пальцем вниз.

Не успеваю ответить. Открывается дверь – и какая-то слащавая китайская рожа вносит Инночкины вещи. За ним ещё пара таких же прищуренных рож.

Это они привезли моё сокровище, и с ними мне надо рассчитаться.

Они встретили Инночку в Пекине, отвезли в Тяньцзинь, поселили в гостинице (за её же счёт), потом привезли сюда, на судно. И за всё про всё – двести долларов.

Хотя билет на самолет от Владивостока до Пекина стоил те же двести долларов. Но торговаться не было ни сил, ни желания. Хотя цену можно было бы сбить и вдвое. Подписываю им бумаги, не глядя в них, лишь бы эти рожи исчезли подальше от нас. Достаю деньги из кошелька, вручаю их первому же китайцу и закрываю за ним дверь.

Но даже и после их ухода уединиться не удаётся. Каюта не закрывается. Успеваю только спросить Инночку о полёте, дороге, гостинице.

Рабочий день. Что поделаешь.

Судно пришло, и если ты что-то заказал, то сделай всё сразу и сейчас же. Вентиляторы месят горячий и влажный воздух. Народу в каюте не уменьшается.

Инночка ушла в спальню. Но разделаться со всеми желающими удаётся только к вечеру. Открываю потихоньку дверь спальни и заглядываю в щёлку. Вентилятор гонит на неё воздух, шевеля раскинутые по подушке волосы.

Она лежит, закрыв глаза, под простынёй. Но только дверь приоткрылась чуть больше положенного, глаза, мои глубочайшие озёра, открываются. И она, как будто и не спала, встречает меня вновь тем же грудным голосом:

– Что? Уже все ушли? И ты уже полностью свободен?

Её голос… Сколько раз за последние месяцы я его слышал по телефону. А теперь вот он, рядом. И ничего не разделяет нас и не мешает нам. Моё хрупкое создание. Как же я истосковался по тебе.

Но на сегодня это ещё не всё.

Не надо расслабляться старшему механику. Опять раздался стук в дверь.

Это снова прибыла пара китайцев. О! Они привезли из Шанхая долгожданные запчасти для кондиционера.

Зову Вадика. Тот приходит в каюту недовольный. Причина его недовольства мне прекрасно понятна. Я ущемил его права второго механика, поручив Фернандо приёмку снабжения.

Но настроение его улучшается, когда я даю ему 50 юаней и прошу купить пива. Он моментом преображается. Понимает, что не всё так просто. Нужен Серёга.

Серёга был из Владивостока. Последние три месяца я только с ним и мог говорить по-русски, пока не приехал Вадик. Хоть он меня тогда полностью понимал и был полностью моей опорой, когда мы дёргали поршни и меняли форсунки. Я даже научил его искусству притирки игл в форсунках. Когда Пол Хьюсбомер узнал об этом, то чуть ли не прыгал от счастья, что таким образом он сможет сэкономить на обслуживании судна.

Серёга был согласен на всё. Хоть сейчас ставить ТРВ с соленоидами. Сам он тоже устал от жары, царившей в каютах. Значит, к утру всё будет готово. А утром я заправлю этот чёртов кондишн фреоном, и мы будем жить по-человечески, в прохладе.

Вскоре и Вадик появляется. Инночка достаёт селёдку. Она привезла её из Владивостока, чёрный хлеб (тоже из дома!). Боже! Хоть и жара, но стаканчик холодного пивка с селёдочкой уничтожает все неудобства.

Вадик приносит гитару и своим несильным голосом поёт песни своего собственного сочинения.

Вадик – поэт. Любит свою жену. Тоже по имени Инна. Сильно скучает по ней – и в период особого упадка жизненных сил пишет песни. Все они про любовь, разлуку, море, которое отделяет нас от наших семей и любимых.