«Отлично!» – обрадовались телевизионщики, – «Нам как раз очень нужны остроумные люди! Расскажите, пожалуйста, какую-нибудь шутку!»

В ту же секунду все анекдоты начисто стерлись у меня из памяти, но делать нечего! Собрав в кулак воображение, я начал: «Заходят как-то в бар кот, страус и Джордж Буш-младший»… Проблема была в том, что я, хоть убей, понятия не имел, чем это закончить. Я впал в ступор, умолк и тупо уставился в камеру. Телевизионщики – сначала с любопытством, потом с недоумением, так же молча пялились на меня. Наконец – прошло около минуты – я выдавил: «А я уже говорил, что неплохо делаю из себя идиота?» «О, ЭТО МЫ ПОНЯЛИ!» – чуть ли не хором ответили телевизионщики.

Вспомнил об этом случае, когда вчера давал странное интервью французскому телевидению о карьере одного знакомого знаменитого колбасника (сам не понимаю, чем я вообще занимаюсь в жизни иногда). Под конец меня попросили взять с тарелки – ну, на камеру – кусочек продукта, типа для красочности. Ну я беру аккуратненько кусок колбасы, улыбаясь в камеру невероятно эротично, конечно же, но этого мне кажется мало. Я набиваю этой колбасой полный рот и пытаюсь как-то потелегеничней ее жевать, улыбаясь, как мне кажется в тот момент, улыбкой супермодели и всячески демонстрируя экстаз, и так же, с полным ртом, произношу: «Это моя любимая».

Мой лучший Новый год

Тот Новый год мы отмечали в Снежинске очень дружно, с разгуляем. Гостей встречала хозяйка квартиры с прозвищем Тёка и красивым струящимся платьем.

– Проходите внутрь, ага-ага, – зазывала она радостно, – у меня и пирог готов почти. С щавелем.

Ничего кроме пирога с щавелем Тёка готовить не умела, да и его научилась печь как-то невзначай, наперекор всем жизненным обстоятельствам.

Тут же и Дима был, жених ее, рок-гитарист и умница. Он хмыкал скептически, жал руки, приговаривал «ну не говно все эти блядь новогоды?» – все как полагается. Сам поглядывал в сторону кухни, где шипел в духовке и пенился наливной пирог. С щавелем. Пахло праздником.

И подруга была Тёки самая лучшая, Оленька – тоже в платье струящемся. Не настолько, возможно, как у Тёки самой, – зато оно было красное.

И я там был, и еще несколько перцев.

А еще там была Мусечка.

Мусечке было очень плохо. В порыве или по неосторожности она начала отчаянно напиваться еще часов так с десяти утра, а сама была очень-очень маленькая, и вот в какой-то момент оказалось, что алкоголя в ней уже очень-очень много, а самой Мусечки вроде как и не осталось вовсе.

Когда стало уже совсем без пяти, из духовки был вынут пирог, из морозилки – шампанское, а Мусечка отправлена на оздоровительную прогулку с хозяйской овчаркой, Тёка вскричала: «Друзья! (Она вообще тяготела к высоким степеням торжественности). Наступает новый 200-(черт, какой же? – Примечание автора)-й год! Как встретишь, так и проведешь! (На этом Тёка со значением пробежала глазами по лицам присутствующих – всех, кроме Мусечки – и даже подмигнула каждому, кажется) Это будет наш самый лучший Новый год! Ведь это же год Змеи!» (ключевым доводом здесь, возможно, было то, что сама Тёка была как раз змеей, по китайскому гороскопу. А может быть, и не было).