Официальное лицо что-то промычало неразборчиво и опять скосило глаза на герберу, которую Ромашов держал, крепко зажав стебель в кулаке.

Ромашов понимал, что сидеть напротив официального лица женского пола накануне международного дня лиц женского пола с герберой в кулаке и не дарить эту герберу означенному лицу абсолютно не комильфо, но ничего с собой поделать он не мог. Гербера была для Наташки.

– А жена ваша, значит, уборщица, – побольнее уколола зам по воспитательной работе.

– Директор клининговой фирмы, – заряд достоинства Ромашова упал до критического минимума.

– И она так занята клинингом, что даже не смогла прийти на знакомство с ребёнком, – зато заряд презрения зам по воспитательной работе вырос по экспоненте.

– Она на симпозиуме.

– Уборщиц?

– Директоров клининговых фирм.

– Обсуждают сто способов наматывания тряпки на швабру?

– Новинки химической промышленности.

Кулак Ромашова с герберой вспотел.

– Н-ну-с, – зам по воспитательной работе ещё раз переложила все бумажки с места на место, взглянула недовольно на потенциального родителя, скривилась, но дальше оттягивать момент у неё причин не было. А жаль. – Хорошо… Пойдёмте знакомиться.

Она бодро цокала каблуками по странному зелёно-фиолетовому коридору. Стены были зелёными, а пол почему-то фиолетовый, кое-где уже сильно потёртый до белёсого. И ведь пришёл в чью-то голову этот, прости, Господи, дизайн, подумал Ромашов, поторапливаясь. Как будто им, чахнущим здесь на протяжении всего начала жизни – начала жизни, которое должно было запомниться, как у всех детей, только ощущением безграничного полёта и счастья – как будто им должно стать веселее от вырви-глаз оттенков стен и пола.

Официальное лицо открыла одну из многочисленных дверей и зашла в комнату, даже не потрудившись пригласить за собой Ромашова. А он вдруг неожиданно оробел. А вдруг она не увидит в нём…

– Вы мой папа?..

– Надо же, – фыркнула зам по воспитательной работе. – Заговорила, молчунья наша.

– Наташка.., – Ромашов как будто прирос к полу.

А она сидела на стуле, едва дыша и примерно сложив руки на острых коленках в растянутых х/б колготках. И только невероятные голубые глаза в пол-лица медленно-медленно заполнялись влагой.

– Ну что же ты, Самсонова, – дёрнула её голосом зам по воспитательной работе. – Подойди к дяде.

Наташка сползла со стула и робко приблизилась.

– Вы правда мой папа? – прошелестела она едва слышно, разглядывая носки его ботинок.

Он присел на корточки и оказался одного роста с ней.

– Наташка.., – сказал он. – А ты… Ты согласна быть моей дочкой?

И протянул ей герберу.

Она несмело взглянула на официальное лицо.

– Можно, – разрешило лицо и качнуло начёсом.

Наташка взяла цветок и сжала стебелёк, кажется, ещё сильнее, чем взрослый мужественный Ромашов.

– Как…, – охрип Ромашов, – как у тебя дела, родная?

– У меня дела хорошо, – заученно отрапортовала Наташка. – На завтрак был омлет и компот, мы очень благодарны нашим поварам за то, что они нас очень вкусно кормят. Потом была музыка, мы репетировали концерт. Мы очень благодарны нашим учителям за то, что они…

Ромашов проглотил колючий комок.

– Мы поняли, поняли, – опять дёрнула голосом зам по воспитательной работе. – Ну всё, достаточно для первого раза. Приходите на следующей неделе с супругой. Будем оформлять.

Наташка сразу потухла и покорно бочком опять присела на свой стул.

Да что же это такое, подумал Ромашов. Он подошёл и неловко обнял её, сидящую. Она не шелохнулась. Она бесцветно смотрела мимо Ромашова прямо перед собой.

– Наташка, я приду скоро, приду обязательно, – сказал он. Наташка так же бесцветно кивнула. – Даже не думай грустить. Жди и собирайся. Через неделю поедем домой, к Ромке. И к маме.