«Идиот, – тут же мысленно обругал он себя, – зачем сказал «жди», она и так…»

– Через неделю, не через неделю, а как оформим, так и поедете, – официальное лицо взяла Ромашова под локоток и потащила к двери. – Справку о доходах вашей жены не забудьте. Всего доброго. По коридору направо и по лестнице вниз. Не заблудитесь? Не заблудитесь.

Она вытолкнула его в коридор и закрыла за ним дверь.

Ромашов растерянно помялся за дверью. Ворваться обратно, схватить её в охапку и быстро вынести, вытащить, выкрасть отсюда, а документы Бог с ними, потом, потом… Или лучше перетерпеть, а то ведь ей же будет хуже, всё равно отнимут обратно, да замучают ещё больше проволочками… Перетерпеть. Подождать. Ещё немножко подождать.

Ромашов вздохнул и побрел на выход. Надо через неделю принести официальному лицу букет, подумал он. Какая ни есть, а всё-таки женщина. Неудобно получилось…

– Давай сюда, Самсонова, – зам по воспитательной работе выдернула цветок из её кулачка. – Тебе не положено. Чёрт. Сломалась. Ну и ладно.

Она бросила герберу в мусорное ведро.

– Самсонова, собирайся на обед. Молодец, правильно всё сказала. Только надо было поживее. В следующий раз говори веселее. Ну, чего замолчала опять?

Наташка встала, подошла к мусорному ведру, выудила оттуда оранжевую головку цветка и прижала к груди.

Зам по воспитательной работе хотела что-то сказать, но посмотрела в глаза этого ребёнка, увидела в них отражение всех галактик скопления Волосы Вероники – и передумала говорить. Возможно, надолго.

Да и Бог с ней, в конце концов, с герберой. Не очень-то и хотелось. Всё равно директор всем по букету к празднику подарит. Хоть человеком себя почувствую. Женщиной.

Апрель. Начало.

Всё, что Ромашов о ней помнил – это зелёные плотные колготки, коричневый костюм и кирпично-красная оправа очков. Даже имя-отчество Ромашов почему-то забыл, хотя учила она их русскому и литературе целых три года. Была, была какая-то звонкая аллитерация в сочетании её имени и отчества… То ли Алла Кирилловна, то ли Роза Рамазановна… Нет, Ромашов не помнил. Только зелёные колготки, коричневый костюм и кирпично-красная оправа очков.

Она остановила его как-то после литературы на перемене, в коридоре на первом этаже, оттеснила к окну и свистящим шёпотом произнесла: «Ромашов! Я прочитала твоё сочинение, и знаешь, что, Ромашов?! Я должна тебе сказать! Запомни, Ромашов! Запомни хорошенько, что я тебе скажу, Ромашов, и впредь будь очень-очень аккуратен!»

Ромашов тогда испугался, очень уж нехорошо, неправильно как-то поблёскивали её глаза за линзами диоптрий, ну мало ли, подумал Ромашов, профессиональная деформация, эмоциональное выгорание, с учителями это частенько случается… Вон, физика на днях после девятого «Г» увезли, а какой крепкий мужик был…

"Ты слушаешь меня, Ромашов?!» – она больно вцепилась ему в руку чуть повыше локтя и тряхнула.

«Я слушаю, Роза Рамазановна (или Алла Кирилловна)», – пробормотал он, украдкой косясь по сторонам, чёрт, где же Костик или хотя бы Хомяк, чтобы можно было со спокойной совестью увязаться за ними и удрать.

«Запомни, Ромашов! Ромашов, ты вполне можешь стать писателем! У тебя слог и стиль! Но! Запомни, Ромашов! Что напишешь – то и будет!» – прошептала она. – «Что напишешь – то и будет!»

И она так же внезапно отпустила его, отступила, поднесла палец ко рту, загадочно сказала «тс-с-с!» и быстро-быстро ушла по коридору к столовке.

«Апрель», – подумал тогда Ромашов. – «Весной всякое бывает. Конец года, опять же. Устала», – посочувствовал Ромашов, одёрнул форму и побежал искать Хомяка ну или Костика, чтобы с толком провести остаток перемены.