Ого. Глубоко, однако. Это же общеизвестная его фраза! И я ее записала! Супер!

Беспардонно растолкав поклонниц, Есенин направился к нам, увидел меня, снял шляпу и шутовски поклонился:

– Да это же Га-аля! – расплылся он в широкой улыбке. Густые бледно-соломенные волосы упали на лоб и блеснули неяркой рыжинкой. Глаза лукаво сверкнули. Боже, какая улыбка! Я, похоже, могу понять несчастную Галю, потерявшую жизнь ради этой обаятельной, просто обворожительной мальчишеской улыбки. А Сергей Александрович по-приятельски подмигнул мне и обратился к сидевшим за столиком: – Друзья, позвольте мне представить вам Галину…

– Артуровну, – подсказала я, пытаясь выглядеть восторженной поклонницей (что было несложно, после такой-то улыбки!).

– Галину Артуровну Бениславскую! Ой, не спрашивайте меня, где она работает! – и заржал, вернее, засмеялся хрипловатым баритоном. Подвыпившая братия поддержала гения (он у них лидер, не иначе!), и Сергей уселся за стол.

– Дайте-ка, Галя, что вы там принесли, – он вытащил и разложил по столу мои газеты. – А ты, Толик, чего сидишь? Выходи, тебя же давно объявили!

Мариенгоф выпил еще одну стопку и, чуточку покачиваясь, поднялся на сцену.

– Сергей Александрович, – проблеяла я робко, – а разве вы сегодня не будете читать?

– Что, вам про луну хочется послушать? – каверзно засмеялся Шершеневич.

Я не ответила, надменно задрав нос. Сергей, шурша газетами, тихо проворчал:

– Что мне делать, что делать… Затравили, собаки, мать их… Вадим, представляешь, «эти» меня уже и у Толика выследили.

– Да ты что!

– С трудом оторвался. Как от Зинки ушел, так и шляюсь по притонам. А теперь и вовсе не знаю, куда податься… Едрить твою в дышло!

Я чуть не прыснула – боже, насколько похоже сыграл его актер в старом кино!

Тут я отвлеклась от разговора, взглянув на сцену. Оркестр уже перестал играть, а Мариенгоф злобно выкрикивал, сотрясая воздух кулаками и в ажиотаже поплевывая на сидевших за столиками в первых рядах:

Я в ужасе поперхнулась. И это – Серебряный век русской литературы?! С недоумением оглянулась в зал – множество лиц смотрело на сцену с интересом, некоторые кивали головой в такт стихам, но большая часть недовольно морщились. Не все понимали этого декадента, выплевывающего слова в зал, как огрызки. Декадентами были многие из гениев, взять хотя бы того же мрачнюка-Мережковского…

Я вспомнила, что напоминали мне стихи Анатолия. Даже не стихи, а сама атмосфера, настроение, наполняющие эти слова. В начале двухтысячных было подобное молодежное течение – готы. Мрачные черные циники, стремящиеся к смерти и пропитанные агрессией. Вот, оказывается, кто их первоначальник!

Между тем Анатолий не сбавлял накала, продолжая проповедовать, как какой-то сатанист на черной мессе: