Проснулась в 7 утра. От мамашиного ора не спасали даже беруши, которые я не вынимала из ушей все три дня в этой квартирке. Едва вошла в её комнату, сыновья исчезли. Больная не дала выйти ни на минуту. Я крутилась при ней голодная и совершенно вымотанная.

В 11 появился Джанлука и набросился на меня с руганью: «Чем ты занимаешься? Посуда не мыта, кухня не прибрана! Что ты делала с утра?!» Я ответила: «Ваша мама запретила мне выходить из её комнаты. Она сказала, что я буду наводить порядок на кухне, когда вы вернётесь. Между прочим, скоро полдень, а я ещё не завтракала и не умывалась». Он завопил: «Зачем тебе есть, если ты ничего не делала?!»

Я сказала: «Я ухожу» и пошла собирать вещи. Сыночек побежал взади: «Куда уходишь?» – «К Ольге. Я не буду больше здесь работать» – «Мы не заплатим тебе ничего, если ты уйдешь!» – «Если я останусь, я не выживу. Я ухожу!»

Он не заплатил ни цента. Мамаша надрывалась дуриной: «Наташа! Наташа! Иди сюда!!!» Я открыла дверь, и вынесла багаж: чемоданчик, спортивную сумку, рюкзак.

Сыночек спросил: «Почему ты уходишь? Надо работать!» – «Почему Вы спрашиваете? Я же ничего не делала. Вот оставайтесь, и тоже ничего не делайте». Он стал угрожать: «Я сейчас позвоню Ольге, и пожалуюсь» – «Звони. Я ей всё расскажу, к вам не придёт работать ни одна баданта».

На улице начался дождь. Я тащила по шоссе чемодан, поставив на него сумку, спину оттягивал рюкзак. Зонта не было, оставила в Карловых Варах, у Ларисы.

Шла и думала: «Правильно говорят: „Дают – бери, бьют – беги“. Лариса мне предлагала отдохнуть у неё, но я отказалась, хотела побыстрее начать работать. Ира предлагала пожить в их квартире у моря, но я отказалась, хотела побыстрее начать работать. Получила работу – и что? Меня измордовали морально, причём, это началось с первого дня, но я терпела, потому что мне очень нужна работа. В чём смысл? Пять дней ожидания и шесть – бесплатного рабского труда. Не взяла хорошее, терпела плохое. Больше так делать не буду!»

Я не заплакала. Корила себя, подбадривала, жалела и уговаривала лучше заботиться о себе. Потому что Ольга всегда наставляла: «В первую очередь думайте о себе, потому что никто здесь о вас заботиться не станет!» Умная женщина. А я сглупила. Ну, с кем не бывает. В конце концов, отрицательный опыт – тоже опыт.

Я могла бы обратиться в полицию. Мои документы были в порядке. Пока – но в порядке. У наглых синьоров были бы большие проблемы. Только, эти проблемы коснулись бы Ольги и её бизнеса. Поэтому, я волокла чемодан, пыхтя от злости, мысленно сочиняя злой-презлой рассказ, в котором сквалыги-братцы и их маман будут главными, мерзчайшими фигурантами. Сукины дети, они у меня переикаются, когда я его напишу и выложу на всеобщее обозрение!

На камнях Алькантары грустила колония цапель. Неплохо было бы сфотографировать, но я прошла мимо.

Перед Калатабьяно остановилась у развилки, на мгновение растерявшись: куда теперь? В смысле, чтобы выйти напрямую к церкви, а не давать кругаля по улицам. Откуда-то выпорхнула бабочка и полетела прямо. Я увязалась за ней, прицепившись к размышлениям о бабочках.

Когда-то я видела в каком-то сериале, как стая прекрасных бабочек лакомится человеческим трупом, и поняла: бабочки – такие же звери.

Может быть, вера древних в то, что душа человека превращается в бабочку, основана именно на этой картинке: облака бабочек на трупах.

Мы любуемся бабочками, но гусеницы, за редким исключением, выглядят гадко. Ничуть не лучше червей, пиявок, глистов и прочей гадости. Это наше их восприятие. Мы же для них – продукт питания. Возможно, поэтому мы их и ненавидим. Не боимся, нет – один удар каблуком, и мерзкая тварь прекратит существование. Но, как бы ни была мерзка эта тварь, на наш взгляд, она живёт, и ей нет дела до наших забот и переживаний. И нам нет дела до них, они ползают, мы ходим.