Для изменения историософского подхода XX век дал много поводов. Еще в 1938 году можно было утешать себя… да, наверное, все же утешать рассуждениями о том, что Гитлер и подобные ему монстры не более чем пена на океанском гребне истории, но в 1978 году такие рассуждения уже «не канали». В 1978 году актуальными оказались не рассуждения о том, что «действительно большие исторические события разыгрываются между нами, безымянными пешками, затрагивают сердце каждого случайного, частного, приватного человека, и против этих личных и в то же время охватывающих массы решений, которые их субъекты порой даже не осознают, абсолютно бессильны могущественные диктаторы, министры и генералы», но слова Солженицына, писанные за восемь лет до книги Хафнера в романе «Август Четырнадцатого»: «И тут бы утешиться нам толстовским убеждением, что не генералы ведут войска, не капитаны ведут корабли и роты, не президенты и лидеры правят государствами и партиями, – да слишком много раз показал нам XX век, что именно они»[8].

И вот это «да слишком много раз показал нам XX век, что именно они» становится одной из невысказанных тем книги Хафнера о Гитлере, о том человеке, который выгнал Хафнера из его родной страны, заставил жить в том городе (Лондоне), на который его, Хафнера, страна сыпала бомбы, за что и получила потом ад с небес, названный американскими и английскими военными по-библейски «Операция „Гоморра“». Потому что «грех приходит в мир, но горе тому, через кого приходит грех». В XX веке было предостаточно политических психопатов (судя по всему, фашизм и коммунизм – политические ответы на психопатологические вызовы этого века), но никто из них не доходил до такого дистиллированного, очищенного бесчеловечья и зверства, до Освенцима и Колымы, как Гитлер и Сталин. По этой причине в них стоит вглядеться. В России до сих пор никто не вгляделся в Сталина так, как вгляделся в Гитлера немец Хафнер, посему стоит описать, как именно Хафнер вглядывался в того, кому поначалу проиграл дуэль.

Есть еще одно принципиальное отличие «Истории одного немца» и, скажем так, «Истории другого немца». Первая книга Хафнера – многофигурная. Это настоящий роман с диалогами, спорами, фактурными персонажами: тут и отец главного героя, и друг, эмигрировавший раньше него, и богемная Тэдди, и верная «Чарли», и интеллектуалы-фашисты, бывшие приятели «одного немца», ставшие опасными врагами, с которыми ухо над держать востро.

«Некто Гитлер» – книга одиночества. Один-единственный герой или скорее антигерой. Только он – и никого вокруг. Только его комплексы, его действия, его рассуждения. Это очень подходит ему, солипсисту и волюнтаристу, уверенному в том, что «мир – это его представление о мире», а если не так, то тем хуже миру. Гитлер закапсулирован. Не раз и не два Хафнер пишет: этот его поступок, это его решение – загадочны, почти необъяснимы. Разумеется, он приводит разные объяснения той или иной загадки, потом дает свое, достаточно обоснованное, но это не означает, что не может быть других:

<…> о Гитлере последних месяцев сложилась некая легенда, которая отнюдь не приукрашивает его, но в известном смысле снимает с него ответственность за агонию Германии 1945 года. Согласно этой легенде, Гитлер в конце войны был только тенью самого себя прежнего, тяжело больным человеком, человеческой развалиной, лишенной прежней решительности и силы и будто в параличе глядящей на катастрофу, обрушившуюся на него и его страну. Согласно этой легенде, с января по апрель 1945 года он потерял всякий контроль над происходящим и, оторванный от мира, дирижировал из своего бункера армиями, которых не существовало, метался от внезапных приступов бешенства к летаргической резиньяции, среди руин Берлина фантазировал об окончательной победе. Он был слеп к окружающей его реальности – это верно, но верно по отношению к Гитлеру любого периода его жизни.