– А я… кх… и забыл, как это мерзко.

– Что? – отозвалась я

– Умирать. Жутко болит шея, будто меня из петли достали, а в горле как ежи катались.

– Теперь вы будете понимать меня куда лучше, – сказала я, присаживаясь на камень. А что, я устала, всю ночь на ногах, а мне нельзя, мне врач запретил столько ходить. – Вам не показалось, что эльфир, пока не распался туманом, что-то сказал? Что-то вроде «я вернусь»?

– Они всегда так говорят. Все. И всегда. Останетесь здесь или домой пойдем?

– «Здесь» это где? – уточнила я.

– Кажется, Навья гора, к западу от Нодлута. Часа два-три пешком. – ответил муж и примостился рядом, все еще потирая шею.

– А ваши крылья?

– Не рискну. Пешком надежнее. К тому же, если обогнуть вон ту рощицу, – Ворнан махнул кистью в сторону, – можем поймать торговую подводу. Да, кстати, вы уже решили, как назовете дочь?

– Почему я?

– У дивных имя ребенку всегда дает мать, отец – только в исключительных случаях, – наставительно заявил ведьмак, пристраивая свои горячие руки у меня на талии.

– Когда-то давно вы ясно дали понять, что мне далеко до эльфа, да и при чем здесь эльфы?

– Будьте последовательны, госпожа Пешта, нас венчали по эльфийскому обычаю и рождение ребенка вам предсказал мальчишка эльф, значит, вам имя давать.

– А нельзя просто признаться, что никак не можете выбрать? – спросила я поворачиваясь к супругу и наткнулась на блеснувшие смехом темные глаза.

Ворнан улыбнулся, отчего шрам на щеке стал заметнее, нарушая гармонию черт. Но именно таким он мне и нравился, со всеми своими шероховатостями, мой нелюдимый черный птиц, похожий на странную кружку с неровно легшей глазурью. Похожий на меня и подаривший мне чудо, в которое я не верила. Наше с ним продолжение, нашу Эленар.

…Спи-усни, приснится сон,

Позовет за флейтой он.

Серой тенью в этом сне

Ты опять придешь ко мне.

Примечание.

Википедия. В 1553 годубургомистрБамберга, оказавшийся в Гамельне в качестве заложника, записал в своём дневнике легенду о флейтисте, который увёл детей и запер их навсегда в горе Коппенбург. Уходя, он якобы пообещал вернуться через триста лет и вновь забрать детей, так что его ждали к 1853 году.

– Холин, Холин, ты должен что-нибудь сделать, – умоляюще проговорила я, наваливась поперек стола, сминая документы животом и грудью. Стол был широкий и длинный, обходить лень, поперек подобраться к некроманту получалось быстрее.

– Прямо здесь? – приподнял бровь Мар, выдергивая из-под меня что-то важное, что мять было нельзя. И пачкать тоже. С меня капнуло и растеклось по бумагам. Холин повел носом.

– М-м-м, что это на тебе такое вкусное?

– Это? Не знаю, кажется, это была глазурь.

– Как удачно, – заинтересовался некромант, подтягивая меня к себе за куртку. – Время обеденное, а завтрак был давно. И не помешал бы сочный стейк, но я не прочь начать с десерта, раз уж прямо на стол подали.

– Холин, фу! – заупиралась я, отпихивая его ржущую наглую морду, уже успевшую лизнуть стекшую на щеку с волос глазурь радостно зелененького цвета. – Тебе бы только пожрать и поспать…

– Ну, раз с обедом обломалось… – он дернул кистью, замок на двери щелкнул, запираясь.

– Мар, я серьезно.

– И я. У меня обед. Но создается впечатление, что все специально ждут именно этот час, чтобы являться сюда с дурацкими вопросами и нелепыми предложениями. Я не про тебя. Твое предложение мне очень даже нравится. Есть что-нибудь съедобное, кроме несостоявшейся глазури?

– Несостоявшийся кекс пойдет? – я полезла в карман куртки и извлекла сунутый туда на черный день кривобокий продукт моего с Лаймом кулинарного творчества. Его форма и так была далека от идеала, а теперь еще и малость приплющилась, когда я бросилась грудью в залежи бумаг.