Тогда она спросила:

– Разве ты не можешь наколдовать себе свободу?

Но колдун ничего не ответил ей. Лишь лицо его искривилось в злобе, а царевна отшатнулась от него.

Понимание озарило её ослеплённый любовью разум: заморский колдун вовсе не разделял её чувств, он хотел лишь власти.

Тогда вспыхнули его глаза ярким пламенем, и в отчаянной злобе притянул колдун к себе царевну за шею, поцеловал в губы красные жгучим, наполненным колдовством поцелуем. В поцелуй этот он вложил всю злобу свою и ненависть и, может, даже частичку души своей, я не знаю точно.

Сверкнула молния. И осветила она всю ту проклятую ночь белым ослепительным светом. Царевна со страшным криком пыталась оторваться от крепкой хватки колдуна, но никак не могла этого сделать. Только тогда, когда сам колдун оторвался от неё и с диким хохотом бесследно растворился в воздухе, только тогда она отлетела от клетки и увидела застывшего в дверях темницы царя. А он, похоже, видел лишь её шею, на которой чёрным пятном отпечаталась рука колдуна.

Со временем это чёрное пятно исчезло, но начало действовать странное проклятие: куда-то подевалось здоровье царевны, потускнела и поблёкла её красота. Но силы и знания, которые дал ей колдун, увеличились.

Серафима Прекрасная превратилась в неизвестную никому старуху. А царь, то ли слишком напуганный, то ли слишком обиженный, что она ослушалась его воли и влюбилась в того, в кого ей не стоило влюбляться, прогнал её прочь.

Шли годы. Старухи и след простыл. Она, то есть я, ушла далеко-далеко, на окраину того дремучего леса, в котором так долго мечтала прогуляться.

Колдуна так и не нашли, но я верю, что он жив до сих пор. А царь наконец прозрел и захотел меня вернуть, но, увы, теперь слишком поздно. Быть может, если бы он тогда дал мне больше воли гулять на родных просторах и общаться с людьми, я бы и не влюбилась в того колдуна и встретила бы прекрасного принца, и жили бы мы долго и счастливо… Кто знает.

Со временем я научилась пользоваться своими силами, голубчик. Нашла избушку, в которой меня никто не тревожил. Но мне стало тяжелее выходить на свет белый, потому что моё тело, разрушенное неведомыми мне чарами, слишком слабо для больших путешествий. Но к моей радости, находятся такие дураки, как ты, которые готовы продать всё, лишь бы достичь своей цели, и заплатить за неё любую цену. Так вот, голубчик, я не назвала цены за свои услуги. Принцессу ты нашёл, а платой за это будет твоя жизнь, – ведьма улыбнулась и встала с кресла.

А Василий в ужасе замычал и задёргался.

– Ш-ш-ш… – приложила к губам палец колдунья. – Будет не больно. По крайней мере, не так больно, как было больно твоему слуге.

Она склонилась над ним, положила ледяные руки ему на лицо и поцеловала. Василий мычал и дёргался, объятый неведомой силой, которая забирала его жизнь. Наконец сипло вдохнул поцелуй и затих.

Колдунья оторвалась от него, запрокинула голову назад и, закрыв глаза, прошептала:

– Наконец-то.

Безжизненное тело свалилось со стула на пол, ведьма перешагнула через него и толкнула дверь избы. Та медленно и тяжело поддалась властной руке, будто не желая выпускать колдунью наружу.

– Ну тише, тише… – прошептала ведьма и погладила дверь. – Я уже не твоя, отпусти.

Изба заскрипела, будто выражая свой гнев. А Серафима наконец толкнула её в полную силу. Дверь распахнулась настежь, и ведьму обдало свежим прохладным воздухом. Она с наслаждением вдохнула его в себя и пошла дальше, мягко ступая по зелёной траве.

Затем посмотрела на небо. Оно было беспечного светло-голубого оттенка, спокойное и вечно молчаливое. Светило яркое солнце, ведьма улыбнулась, подставляя лицо каплям. И тихо произнесла: