– Знаешь, Ричи, если такая постановка вопроса тебе не нравится, тогда поскорей подними задницу и как следует подсуетись. А для этого придется и кое-какую ответственность на себя взять, и вообще – по полной программе отработать свое возвращение на прежнее место.

Ричард Коуди уже успел напрочь позабыть, что всего несколько минут назад испытывал к Джерри Мендесу самое искреннее расположение; сейчас он его ненавидел, ненавидел всем сердцем, ненавидел и его самого, и все с ним связанное; он испытывал глубочайшее отвращение и к его хищной любовнице, Кейти Моретти, и ко всем этим тупицам, их ужасным друзьям. Но еще противней стало, когда Джерри Мендес, несколько утомившись той чушью, которую только что нес, решил резко сменить тему и, положив свою мерзкую ручищу Ричарду Коуди на плечо, принялся философствовать на тему журналистики, словно они по-прежнему были братьями по оружию.

– Эти мудаки, полагающие, что сообщают людям правду, знаешь, в чем ошибаются? – спросил Джерри Мендес и, не ожидая ответа и вовсе не желая его получить, тут же ответил сам: – Они думают, что правда имеет силу, что она все исправит. Только чушь все это. Никакая правда людям не нужна, ты ведь и сам прекрасно это знаешь, Ричи, не так ли?

Ричард Коуди прекрасно знал, что никаких слов от него не требуется, а потому и не стал ничего говорить.

– Людям нужна иллюзия, возвышенная, поднимающая настроение иллюзия, – продолжал Джерри Мендес. – Вот что им нужно! Найди подходящий сюжет, слегка приправь его ужасом и скверной – и попадешь прямо в яблочко. Вот тебе золотая истина!

На этот раз Ричард Коуди почувствовал, что ему все-таки нужно что-то сказать. Он пошарил в уме в поисках таких слов, в которых нашлась бы правильная нотка иронии, и произнес:

– Да, Джерри, для нас правда – это то, что мы превращаем в золото.

И Джерри Мендес расхохотался. Он так долго смеялся, что в итоге его смех превратился в хрип, сменившийся жуткими пронзительными звуками, и стало ясно, что он задыхается. Приступ он сумел остановить только с помощью ингалятора, который с трудом извлек из кармана брюк. Сунув ингалятор в рот, он буквально присосался к нему, точно это был гигантский леденец на палочке.

– Журналистика, Ричи, – провозгласил Джерри Мендес, вновь обретя способность говорить, но теперь голос его звучал как-то уж очень высоко и пронзительно, – это искусство превратить шелковую дамскую сумочку в свиное ухо.

Теперь Ричарду Коуди казалось, что лучше пересечь пешком равнину Налларбор, чем задержаться в доме Кейти Моретти еще хотя бы на несколько минут. И все же он остался – нужно было произвести должное впечатление на Джерри Мендеса и дать ему понять, что он, Ричард Коуди, человек поистине замечательный и, безусловно, заслуживает большего; кроме того, ни у кого даже мысли не должно было возникнуть, что он попросту сбежал – хотя именно это ему отчаянно хотелось сделать. И, чтобы отвлечься, он снова принялся флиртовать с той смуглой особой, графическим дизайнером.

Их разговор свернул на тему принудительного содержания беженцев под стражей. Сперва Ричард Коуди чувствовал, что вынужден – хотя бы и в весьма вежливой, уклончивой манере – соглашаться с тем, что позиция правительства в данном вопросе восхищения отнюдь не вызывает, но графический дизайнер, похоже, особого интереса к его доводам не проявила. Тогда Ричард Коуди стал выдвигать несколько иные аргументы, сперва, правда, очень осторожно, и процитировал высказывания некоторых своих источников в высшем эшелоне министерства иностранных дел.

Но и тут графический дизайнер особого интереса не проявила, и Ричард Коуди решил поведать ей кое-какие истории о различных «опасных типах исламистов», впущенных в страну, пользуясь такими хорошо известными именами, о которых, если честно, сам он имел весьма поверхностное представление.