Едва луч солнца животворный

Зарю на небе зажигал,

Он, посетив поток нагорный,

В немом восторге утопал.

Пренебрегая крутизною,

Тропы неверной кривизною,

Взбирался он на темя гор

И вдаль вперял свой жадный взор,

Пленяясь утра красотою;

Любил он капли обретать,

Природы слез, – росы перловой

И в свод небесный, бирюзовой,

За нею мыслью улетать.

Производительницы милой

Он книгу дивную твердил,

Ее чарующею силой

Невольно увлекаем был;

И мудреноль, что восхищала

Она, волшебница, его,

Что мать ребенка своего

Сосцами нежными питала?

Богат красот ее предмет,

Ее источник брызжет сильно:

Оттуда черпает обильно

И живописец и поэт.

Он был так мирно услаждаем,

На лоне матери, родном,

И в сердце сумрачном своем

Невольно ей воспламеняем.

Так, зажигательным стеклом,

Лучи сосредоточив в нем,

Огонь мы солнца похищаем;

Но там, где гордо над рекой

Скала чело свое нагнула,

И где природа проглянула

Картиной дикой и глухой;

Где меж ущелий ветер воет,

Где высится сосна и ель,

Где вдвоем сердито роет

Свою глубокую постель;

Где тени яворов густые

Одеждой черною лежат,

И где над пропастью висят

Издавна камни вековые; —

Туда стремился Леонид,

На исполинские вершины:

Любил он мрачные картины,

Природы одичалой вид.

Не редко, позднею порою,

Там одинокий он блуждал

И с грустной думою встречал

Лампаду ночи над рекою.

Когда же в осень, ветра свист

Между ущелья завывая,

Клубил, полями пробегая,

Деревьев пожелтелый лист;

Он приходил, в речные воды

Свой взор прощальный устремить

И траур свой соединить

С печальным трауром природы

Любил он видеть, как лежат

Зимою холмы снеговые

И пирамиды ледяные

Над бездной пропасти висят;

Но чаще, лишнею порою,

Внимания музыку громов,

Любил следить он за струею

Молниеносных облаков.

Так, шаловливую зарницу

Он и сегодня наблюдал,

Покуда старец не позвал,

Через слугу, его в светлицу.

«Ну что» сказал он: «ты измок,

Ну мудрено ли простудиться,

Сам не увидишь как случится,

И что смотреть, какой тут прок?

Ужель ты не знаком с грозою?

Она и нынешней весною

Является не в первый раз;

Чай так глазеешь, для проказ?

– На твой вопрос, вопрос скажу я;

За чем, в бездействии тоскуя,

Не редко книгу ты берешь

И чувствуешь в душе отраду:

Теперь читал ты Илиаду

Иль в первый раз? – «Ответ хорош;

Но е совсем, Гомеру все мы,

Все удивляемся до днесь.»

– В природе лучшие поэмы:

Там подлиник, а список здесь. —

«Положим так; но для чего же

Своим здоровьем рисковать?

Его должны мы сберегать.

Оно для нас всего дороже;

Уж я не раз тебе твердил:

Гуляй в хорошую погоду,

Люби, прелестницу, природу,

Я прежде сам ее любил;

Бывало даже, как Гораций,

Ее я и стихами пел,

Покуда мне не надоел

Вид обветшалых декораций.

Тогда я как-то был живей,

Тогда иначе сердце билось,

Теперь же, бронзою покрылось —

Эгидою против страстей;

Мне стыдно стало любоваться

И времени я не гублю,

Однакож, должен я признаться,

Что и теперь ее люблю!

Конечно, все другое ныне,

Уж я от пламени далек:

Так, в потухающем камине,

Под пеплом виден огонек;

Но завтра, мы с тобою, снова

Об этом будем рассуждать,

Пора поужинать и спать

Чай кушанье давно готово.

Старик уснул. Антон, в передней

Давно забылся и храпит;

Собранья устарелых бредней

Рассказ внимает Леонид;

Облокотясь на край постели

Беседу с нянькой он ведет,

И та ему передает,

Как ей, на нынешней неделе,

Случилось видеть мертвеца,

Другого мира сорванца.

«Давно я слышала рассказы,

Так Маргарита говорит:

Что строит разные проказы

Сосед наш, дедушка Димид.

Крестьяне бегали не мало

К нему, для разной ворожбы,

И он все выскажет бывало,

Лишь только выкинет бобы:

Но вот, назад тому с полгода,

Прибрали этого урода;

Все успокоились, ан нет,

Он не оставил здешний свет:

Лишь час полуночи приходит,

Он, слышно, по селенью бродит