В своей известной книжке «Людвиг Фейербах» Энгельс рассказывает о том, какое глубокое впечатление произвела на него и Маркса книга Фейербаха «Сущность христианства».

«Кто не пережил, – говорит Энгельс, – освободительного влияния этой книги, тот не может представить его себе. Мы все были в восторге, и все мы стали на время последователями Фейербаха». Но если миросозерцание Фейербаха и примиряло практическую политическую борьбу с философскою совестью, если оно звало на эту борьбу, то, однако, само по себе оно не давало сколько-нибудь надежного практического руководства для этой борьбы. Социально-политические воззрения самого Фейербаха отличались большою путанностью, и, в частности, по своему воззрению на государство он еще твердо стоял на идеалистической точке зрения. А между тем социально-политическая жизнь Германии все усложнялась, и приходилось, вместо отвлеченных философских формул, обратиться к изучению социальной действительности, ее сил и отношений. Прежде всего, к половине сороковых годов ужо и для умеренных немецких либералов выяснилась необходимость сбросить со своих политических счетов надежду на то, что абсолютизм сам себя ограничит, добровольно даст конституцию. Для тех умеренных либералов, вся политическая платформа которых исчерпывалась подобным упованием, крушение этой надежды означало политическое банкротство, и не удивительно, что они впали в глубокую апатию, тоскливое уныние. Но и более радикальные слои чувствовали себя в эту эпоху невесело. Они знали, что немецкий абсолютизм, в лице такого короля, каким был Фридрих-Вильгельм, не совершит добровольного самоубийства, и они искали те реальные силы, которые бы заставили его это сделать. Как ни сильно негодовала, волновалась и рвалась в бой немецкая интеллигенция, но все-таки ей было ясно, что ей одной не по плечу исторический переворот, что все ее волнения представляют собой лишь легкую рябь на тихом океане тогдашней народной жизни, что эта рябь бессильна вынести освободительное движение в обетованную гавань конституционализма. И только тогда, когда грозно всколыхнулся доселе тихий океан народной массы, только тогда могущественно ожили надежды; в эпоху же закрытия «Рейнской газеты» народ, за редкими исключениями, еще политически безмолвствовал и уныние и апатия охватывали ряды либеральной и радикальной интеллигенции.

Берлинский корреспондент «Кельнской газеты» сообщает в № 61 за 1843 г., что «наша публика, по-видимому, снова постепенно перестает интересоваться текущими вопросами отечественной жизни. По-видимому, бесплодность стремлений породила какое-то безразличное настроение и заставила отказаться от всяких дальнейших стремлений… И не только Берлин, но и другие местности, обнаруживавшие прежде интерес к политической жизни, по словам местных наблюдателей и, судя по внешним проявлениям, снова впадают в прежнюю бездеятельность и апатию». «Мангеймская вечерняя газета» от 22 октября 1843 г. отмечает тот же рост апатии и политического индифферентизма среди либералов и прибавляет, что теперь все пришли к заключению, что «немцы совершенно не пригодны для политики».

Что эта политическая апатия и разочарование охватили собою не только умеренных либералов, но и крайних радикалов, свидетельствует относящаяся к этому времени переписка между Марксом и Руге, напечатанная впоследствии в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher».

Отвечая на письмо Маркса, Руге пишет в марте 1843 г.: «Мы переживаем политическую революцию? Мы, современники этих немцев? Мой друг, вы верите в то, что желаете. Мне знакомо это состояние! Очень сладко питать надежды и очень горько отказываться от всяких иллюзий. Надо обладать большим мужеством для того, чтобы разочароваться, чем для того, чтобы подняться»… «Немцев надо считать не по числу борцов, а по количеству душ, которых продают». «Правда, говорит Руге, немцы раздражены и обозлены, друзья и знакомые, разговаривая друг с другом, постоянно вспоминают о судьбе Стюартов… Но все это только разговоры… Существует ли такой глупец, который бы не познал наших мещан и их безграничного овечьего терпения? Прошло пятьдесят лет после французской революции, и мы дожили только до возобновления всех бесстыдств старого деспотизма. И не говорите, что XIX век не перенесет его. Немцы разрешили эту задачу. Они не только переносят его, но переносят с патриотизмом, и мы, краснеющие за них, именно мы знаем, что они его заслуживают».