Смотрю на бабушку и нежная, теплая как весна, волна обволакивает мое сердце.
КРАСНОЕ ПАСХАЛЬНОЕ ЯЙЦО
У Жамьян-Дэби на щеках лукаво двигаются ямочки. Он дает мне серую бумажку.
– Понюхай! Знаешь что это?
Нюхаю. Конечно, я знаю что это бумага из-под махорки, но не хочу расстраивать друга. А Жамьян-Дэби мечтательно спрашивает:
– за красным яичком поедешь?
– Не знаю…
Побывать в русской деревне – моя самая заветная мечта. Жамьян-Дэби хорошо, он был там с отцом. Возьмет ли меня папа? Однажды мама поехала на коне в деревню, я долго бежал за ней и кричал: «Мама! Возьмите меня к русским». Мама остановила коня и ласково сказала: «Ты поедешь потом с папой за красным яичком…»
Весенний ветреным днем папа запряг коня в телегу. Вдруг подошла мама и, застегнув на моем тэрличке верхнюю пуговицу, весело сказала:
– Ты поедешь с папой за красным яичком.
Сердце мое ликующе подпрыгнуло!
Радостно подскакивает телега, быстро мелькают деревья. Холодновато, но повсюду цветет багульник, а вдоль кремнистой дороги Дунда-Мадаги оживает дикий абрикос – буйлэсан. Дорога усеяна огромными булыжниками, телегу кидает в разные стороны и резко подбрасывает, перед глазами все время подрагивает зеленая трава на обочине. Мы поднимаемся выше и выше. Папа вытягивает шею и пристально смотрит в верх на синеющие горы.
– Вон на той вершине у меня умер конь, а сам я еле спустился вниз, – говорит он, показывая рукой на отвесные хребты и гребни, на которые и смотреть-то страшно. Выше их – только голубое небо. – Я прискакал с той стороны, у вороного разорвалось сердце, а я ушел пешком в тайгу.
– Почему? – удивился я. На лице папы мелькнула печаль. Он долго молчал и, вздохнув, продолжил рассказ:
– Мы были на летнике у Соктуя… Однажды к нам прискакал отряд тапхаевцев. Они наставили на меня ружья и приказали ехать с ними. Пришлось седлать вороного… Отряд остановился в большой русской деревне. С криком и руганью тапхаевцы начали грабить семьи. Потом они стали пьянствовать и распевать песни. Я знал почти всех русских людей в округе. От стыда и позора чуть не ослеп. Наконец я осмелился и, вскочив на вороного, помчался в тайгу. Вслед загремели выстрелы, но ни одна пуля не задела меня. Я взбирался все выше и выше, бедный мой конь вспотел и пена хлопьями летела по ветру. На вершине он умер, а я побрел пешком… Бедный мой вороной… А тапхаевцы не искали меня, Наверное, опьянели и забыли обо всем… Но! Чу-чу!
Показалась русская деревня… Как здесь красиво, какие большие дома и окна! Пока я вертел головой, папа въехал в ограду, где неистово лаяла и рвалась с цепи лохматая собака. Если сорвется – сразу съест! В синей рубашке, смеющийся, вышел навстречу наш Ванька— тала. Я вспомнил, что мама зовет его – Петруни Ванька. Он поздоровался с папой, наклонился и пожал мою руку.
– Мэндэ-здрасти, дорогие гости! – сказал тала и повел нас в дом.
В чистом доме пахнет жареным мясом, На столе в стеклянных банках с водой растут развесистые ветви, на них пушистые ярко— розовые и синие шарики. Как хозяева умудрились подвесить такие маленькие яички на веточки? На подоконниках цветут цветы, а со стены строго смотрит на меня русский бог.
Жена нашего талы суетится у огромной белой печи, шурудит внутри длинной жердью с вогнутыми железными рогами. Жарко в избе! Вдруг она вытащила из печи горшок, а потом на железном подносе что-то круглое и золотистое. Так это же поросенок!
Сижу возле отца и наблюдаю. Вдруг открылась дверь, и в избу ввалилось много людей. Первый русский заулыбался, что-то сказал и обнял нашего талу. Касаясь друг друга щеками, они три раза расцеловались. Я выпучил на них глаза. Но и жена нашего талы также расцеловалась с одной женщиной. Вошел русский старик. Тала и его жена подбежали к нему и стали целовать вдвоем. Вот, оказывается, как празднуют русские!