Первый талант, который я продемонстрировала в жизни, был рисовальный. Это были обычные каля-маля, через которые проходит каждый ребенок, но в семье была установка – примечать склонности и развивать дарования.

И вот в 7 лет меня отдали в изостудию. К тому времени интерес к рисованию у меня начал угасать. Одно дело – рисовать что-то свое фломастерами, и совсем другое – какой-нибудь скучный горшок с натуры простым карандашом. Я начала отлынивать. Но преподаватель, художник Аскольд Павлович Русин, создававший полотна о труде кораблестроителей завода «Красное Сормово», не принуждал рисовать и «преодолевать себя». Этот мягкий и чуткий человек говорил:

– Иногда нет вдохновения. Ну и ладно. Займись чем-то другим. Полей цветы, например.

И я с облегчением шла за лейкой. Пусть не рисовала, но не лоботрясничала же!

Но по инерции я ходила в кружок, а родители продолжали думать, что рисование мне интересно и что в кружке я рисую. А я поливала цветы и приятно проводила время в творческой среде. Шаталась по студии, демонстрировала желающим, как я сажусь на шпагат, глазела на мольберты старших товарищей, работавших уже масляными красками из тюбиков, а не гуашью, как я.

Задумав остросоциальное полотно «Второй «В» дежурит в классе», я скисла еще на этапе планирования композиции. Аскольд Павлович чутко приметил мой творческий кризис и попробовал увлечь новыми идеями. Но предложенная им тема – «Советские полярники встречают северное сияние» – меня не увлекла. Оно было бы и интересно – изобразить небо в разноцветных всполохах, но не мужиков в тулупах.

Охлаждение к рисованию нарастало. Давно позади остался «успех», когда мою картину «Веселый теремок» взяли на областную детскую выставку. Как объяснил Аскольд Павлович – потому что он очень просил за меня. Ему говорили, что полотно – дрянь, сляпано кое-как, что было чистейшей правдой. Но решающим аргументом стал юный возраст художницы – мне было 7 лет. Обо мне даже благосклонно отозвалась критика в областной газете. Эта заметка до сих пор хранится в семейном «архиве».

Увы, добрая журналистка не знала предыстории «Теремка». То, что составляло главное достоинство картины, было заслугой старших товарищей. Именно они набросали в карандаше и сам теремок, и фигурки животных, и гвоздь композиции – веселого лягушонка, растянувшего гармонь на крыльце. Все, что сделал номинальный автор картины, – так это испортил чужие труды, грубо раскрасив эскиз гуашью.

А я начала проваливаться в мир книг и ко второму классу с головой погрузилась в «страну Читалию», как пели мы в школьном хоре. Придя из школы, я прямо в форме садилась на ковер и выпадала из времени, поглощая Жюль Верна, Марка Твена, Диккенса и Сетона-Томпсона. В таком виде меня и заставали родители, вернувшись с работы.

Иногда они брали меня с собой в гости. И вот, пока взрослые сидели за столом, я в соседней комнате листала журналы «Здоровье», «Работница», «Крестьянка». Тогда многие выписывали периодику и буквально в каждой семье было что полистать. В журнале «Здоровье» я с интересом читала ответы на вопросы читателей типа «Можно ли ехать на юг после аборта?» или «Как питаться при демпинг-синдроме?» Или продиралась сквозь статью «Отвести дамоклов меч наследственности». Ничего не понимала, но почему-то было интересно.

Как-то я играла в прятки во дворе и очень удачно спряталась в палисаднике. Рядом валялась порванная газета «Правда». Я потянула ее к себе и… В общем, меня никто не нашел, а мой лексикон пополнился словом «контрас»