─ Это от тебя букет?

─ Да, ─ честно отвечаю я. ─ Тебе не нравится?

─ Нравится, ─ нехотя соглашается Лера, коснувшись носом прохладных лепестков. ─ Но ты не романтик, и я не понимаю зачем.

─ Мне так жаль, что ты запомнила эту чушь. И цветы ─ это же не домогательство, ─ продолжаю строить из себя пай-мальчика.

─ Почему ромашки?

─ Это твои любимые цветы.

─ Откуда ты знаешь? Я никогда не говорила.

Не говорила, чтоб не пойти против моей воли даже случайно. И даже по мелочам.

─ Я все о тебе знаю! Но если я тебя опять как-то задел, то можешь выбросить букет.

─ Спасибо, ─ говорит она и демонстративно ставит цветы в прозрачную вазу на своем столе.

─ Я просто хотел извиниться и дать понять, что больше не сделаю тебе больно. Ромашки ─ это белый флаг.

Молчит. Сейчас расплачется, это точно. У нее глаза в такие моменты, как у очень грустной девочки из аниме. И они такие синие, что любое море сдохнет от зависти. И вновь я тону, увидев в них теплоту. Понемногу, по чуть-чуть я покорю эту вершину, превозмогая боль, стирая пальцы в кровь.

***

─ Я преклоняюсь перед вами Артём-сан! На последних переговорах я убедилась, что у вас душа истинного самурая, ─ щебечет Тори, почтительно смотря в пол.

Преклоняюсь. Для европейки это слово звучит слишком вычурно и унизительно. Для азиатки же сказать такое вполне естественно, так как это не рифмуется с экстремальным подчинением или чем-то оскорбительным. Ни одна уважающая себя японка не будет с мужчиной, которому не станет поклоняться. Для нее он ─ господин. Его авторитет непререкаем. Это жизнь. Не игра. Как жаль, что раньше я не понимал, что нужно именно жить, а не играть.

─ Ага, все бы гейши были мои, ─ улыбаюсь я и отпиваю немного из своего стакана, в котором уже растаял весь лед. И растопился он не от кипящих страстей.

Морщусь. Теплый, разбавленный водой виски ─ отвратителен, а вот вечер вполне приятный, только есть проблема… Я ему не принадлежу. Это все картонная иллюзия. Паутина, которую я плету, чтоб вновь вернуть Леру, а вместе с ней и забытое счастье, которое не ценил, когда владел им безоговорочно.

Тори не смотрит на меня – не в ее культуре глядеть мужчине в глаза. Это признак неуважения. Небывалая дерзость. В Лере я ее взращивал и… давил. С одной стороны, я стал для нее «родителем», который хотел, чтоб его обожаемый «ребенок» раскрылся, получил все лучшее: стал солнцем, которое сияет так ярко, что больно глазам. И в то же время я хотел, чтоб Лера мне полностью подчинялась. Она была моим всем. Крошка Лера стала моим вином, хлебом, кровью, что бежит по венам. Ее внезапная дерзость вставала поперек горла, делая мою крошку не такой идеальной Сабой, какой я ее видел.

─ Вы бы стали хорошим данной, ─ робко улыбается Тори. Ее улыбка ─ подарок с ароматом цветущей сакуры. ─ Была бы я гейшей, мечтала бы о таком.

─ Почему? ─ спрашиваю с любопытством, крутя в пальцах потеплевший бокал.

─ Вы знаете, что такое честь, Артём-сан. А еще вы словно огромный дракон, с которым любая женщина будет чувствовать себе защищенной.

Интересная теория. Не уверен, что Лера чувствовала себя защищенной. Да и честен я с ней никогда не был. Моей малышке со мной, прямо скажем, не повезло. Моим Сабам всегда было со мной комфортно и максимально кайфово, ведь я всегда заботился о них и никогда не перегибал палку. О Лере я тоже заботился. Даже больше, чем о других. Но с ней что-то пошло не по плану. У меня снесло крышу, и я стал все чаще переходить грани разумного. Да и Лера первое время разгоняла меня, как хороший гоночный болид, игнорируя стоп-слово и прочие правила, установленные для ее же безопасности. В итоге чем больше она позволяла, тем больше мне хотелось.