День первый. Он ознаменовался тем, что мы поднялись на знаменитую Эйфелеву башню, взметнувшуюся на 324 метра над Марсовым полем. До сих пор мне иногда снится чудесная панорама старого Парижа, которая открывается с её смотровой площадки. Во второй половине дня мы посетили Лувр, наверное, самый знаменитый художественный музей мира, расположенный в старинном королевском замке. Здесь мы совершенно зря боялись, что среди 350000 картин, статуй, гравюр и эстампов не найдём самое известное живописное полотно эпохи Возрождения, картину Леонардо да Винчи «Мона Лиза», известную под названием «Джоконда». Зря волновались, именно возле неё толпилось настолько много посетителей, что пробраться поближе к картине представлялось почти неразрешимой задачей. Говорят, что «эффект Моны Лизы» заключается в том, что изображённое на полотне лицо наблюдает за человеком, в какой бы точке зала он не находился. Во всяком случае на себе я этого явления не ощутил. Более того, после двухчасового осмотра музейных ценностей я почувствовал невероятную усталость. Скорее всего это был не столько эффект, предписываемый Джоконде, сколько сокрушительная энергетика, исходящая от всех, вместе взятых, картин музея. Иначе, чем объяснить, что я был способен целый день без устали бродить по городу, а какой-то час прикосновения к духовным ценностям приводил меня к изнеможению.

В себя я пришёл только в момент, когда мы вышли из музея и оказались в, расположенном возле Лувра, Саду Тюильри. Буквально через несколько минут, пройдя площадь Согласия, мы попали в царство магазинов и бутиков, окутавших прославленные Елисейские поля. Надо же тому случиться, что именно здесь, возможно от избытка чувств и впечатлений от увиденного, Миле потребовалось что-то более прозаическое и житейское. Она, как-то поспешно, как артист Георгий Вицин в фильме «Операция «Ы «и другие приключения Шурика», спросила меня:

– Вы не скажете, где здесь туалет?

Мне ничего не оставалось, как ответить своей жене:

– Простите меня, мадам, но я не имел счастья родиться и жить в этом городе, и поэтому не знаю.

Взглянув на её встревоженное лицо, я понял, что всё-таки имело бы смысл родиться в Париже, чтобы достоверно знать, где находятся там места, обозначаемые в России буквами «М» и «Ж». Вместе с тем, я весьма своевременно вспомнил, что вычитал в путеводителе, что, если вам не удаётся найти туалет где-нибудь поблизости, можно без всяких проблем воспользоваться им, зайдя в ближайшее кафе или ресторан. Что можно сказать по этому поводу? Мы как раз, закончив свой замечательный маршрут по Елисейским полям, подошли к их концу, к Триумфальной арке. Именно здесь, в этом, олицетворяющем символ Парижа, месте прямо на нас, мигая неоновыми огоньками, вызывающе смотрела вывеска «Restaurant Laurent». Я, не совсем уверенно, сказал Миле:

– Мой внутренний голос подсказывает, что именно здесь находится то место, что мы ищем, причём, в не самом худшем его виде.

В ответ на свою витиеватую фразу я увидел испуганные глаза своей жены. Пришлось взять туалетную инициативу в свои руки. Не без опаски, приоткрыв массивную резную дверь, мы попали в, увенчанный изящными пилястрами и мраморными скульптурами, красивый зал. Если бы не столики, покрытые белоснежными скатертями, можно было бы уверенно предположить, что мы оказались в музее. Не успел я подумать, что на сленге современной молодёжи ресторан можно было бы охарактеризовать мощным словечком «крутой», как к нам приблизился гарсон в темных брюках белой рубашке с обязательной чёрной бабочкой. Выразить доходчиво на языке Стендаля, что желает моя жена, представлялось для меня задачей, не имеющей решения даже в элементарных функциях. К счастью, слово «туалет» в русском, английском и французском звучании имело один и тот же смысл. Именно его я, криво улыбаясь, и произнёс официанту, указывая подрагивающим пальцем на свою жену. То, что произошло дальше, указывало на состоятельность, описанного в путеводителе американской журналисткой. Французский гарсон, жестом указав мне оставаться на месте, вежливо взял Милу под руку и повёл в глубь зала. Ожидая возвращения жены из, не таких уж и отдалённых, мест, я подумал, что может быть нам в знак благодарности за полученный сервис стоит поужинать в этом ресторане. Есть бог на свете в том смысле, что прежде, чем сесть за столик, я заглянул в красочный буклет-меню, составленное, в том числе, и на немецком языке. То, что я увидел там, полностью подтвердило крутизну ресторана: оказывается его расцвет пришёлся ещё на эпоху Наполеона III. Однако больше всего поразили меня цены: бизнес-ланч (по нашему комплексный обед) стоил там около 400 израильских шекелей на одну персону. За эти деньги в, средней руки, тель-авивском ресторане я мог неплохо накормить себя, жену и двух дочерей. Пока я раздумывал о ценовой политике французских, по-простонародному, кабаков, в проходе между столиками появилась моя, заметно повеселевшая, жена. Она поведала мне, что гарсон, который встретил нас у входа, провёл её в конец зала и у лестницы, ведущей на второй этаж, передал её другому официанту, сопроводившему её до двери туалета с какими-то непонятными, но, наверное, благостными пожеланиями, прозвучавшими на французском языке. Вот и не верь после этого путеводителям!