Ничего удивительного, что мама меня не поймёт.

Надо быть хорошей девочкой и слушать старших, иначе… Кузина Эмилен, как рассказывают, влюбилась в вольного бродягу и сбежала с ним из дома, а он бросил её меньше, чем через год. Опозоренная, без шансов устроить свою судьбу с приличным человеком, Эмилен ещё и родила… “Не будешь поступать правильно, закончишь, как она”. Я слушалась и закончила гораздо хуже.

Интересно, а где Эмилен? Домой её не приняли, но вроде бы поддерживают деньгами, чтобы на смерть не пропала.

Я отмахиваюсь от серёжек:

— Мам, извини, я поговорю с папой.

— Карин, сейчас не время отвлекать его! Что на тебя нашло?

Знание будущего.

Но такой ответ давать нельзя, не поймут.

И я выбегаю из комнаты. Папа, я полагаю, у себя в кабинете?

Проскочив коридор, я игнорирую мамин оклик. Я могу три года спорить и убеждать. Толку?

Говорить надо сразу с папой.

— Юная госпожа, куда вы? Вас зовёт госпожа, — в конце коридора мне навстречу шагает та, о ком за эти годы я напрочь забыла.

А ведь когда-то я скучала по сеньоре Таэр не меньше, чем по родителям. Я всегда воспринимала её частью семьи и относилась с почтением, как относилась бы к двоюродной тётушке. Сеньора Теэр экономка, но по особым случаям вспоминает обязанности горничной и помогает маме собраться. Как сегодня.

Её холодный неприветливый взгляд становится для меня полной неожиданностью.

Я действительно считала эту женщину родной? Я была слепой?

И… как я могла забыть, что именно она убеждала маму выбросить моего зайчика, чтобы я играла, как положено играть девочкам, с куклами?! Воспоминание, которое я старательно гнала из памяти, возвращается острой иглой.

Руки сами собой сжимаются в кулаки.

Зайчик мой талисман.

Под строгим взглядом я не тушуюсь, а поднимаю голову и гордо расправляю плечи. На миг я забываю, что всего лишь иду к папе. Сеньора Таэр стоит перед лестницей, с площадки которой расходятся три коридора. Один — в жилое крыло, откуда я вышла. Другой — к кабинету, гостиным и библиотеке, а третий — к моей детской. И у меня возникает иллюзия, что сеньора Таэр не пускает меня именно к зайчику.

Со дна души поднимается волна гнева.

В прошлом на этой волне я устроила безобразную истерику.

— Слуга действительно смеет вставать на пути молодой госпожи? — хрипло спрашиваю я. Вид у меня, наверное, зверский.

— Карин! — ахает мама.

А сеньора Таэр просто отшатывается.

Возможно, я действительно была слишком грубой, но… мне всё равно, тем более мешать мне пройти сеньора не имела никакого права.

В моём распоряжении три года. Выживу — подумаю о её обидах.

Я прохожу мимо. Я вспоминаю, что шла не за зайчиком, а расторгать помолвку.

Надо же, больше никто не окликает. Я не оборачиваюсь, но бросаю взгляд в окно. За стеклом темно, в коридоре горят яркие светильники, и стекло отражает не хуже зеркала. Я вижу, как мама обнимает сеньору за плечи и вроде бы шепчет что-то утешительное.

На папу я наталкиваюсь у кабинета.

— Па!

— Карин, почему ты не у себя? Что-то случилось?

— Нам нужно поговорить, папа. И моё дело не терпит.

— Дело? — переспрашивает он.

В его интонации мне заранее чудится отказ: “Карин, у тебя просто не может быть дела, ты же девушка”.

— Карин, поговори с мамой, мне нужно сменить костюм.

Ладно…

— Папа, я отказываюсь от брака с Бертом, — не хочет говорить в кабинете, будем говорить в коридоре.

Я ожидаю, что папа уступит и пригласит меня войти, но…

— Карин, скажи слугам, чтобы дали тебе успокоительную настойку, только не пей слишком много, ты не должна быть вялой. Я уже объяснял, что Берт для тебя лучший вариант, всё давно решено. О чём ты вообще, дочь?