Как я отметил ранее, Старгм не кричал. Его взгляд тоже был направлен в сторону колпака, но был рассеян как у человека, чьи мысли витают далеко от его физического тела. Иногда он переводил глаза на Стену, и в какой-то миг мне почудилось, что его взгляд уперся в мое наблюдательное отверстие. Рассеянность ушла. Взгляд сделался так ясен и пронзителен, что облицовка словно растворилась, и мы остались в мире только вдвоем. Я не знаю, что это было; помню только, что мне вдруг ВСЕ СТАЛО ЯСНО. Я и до этого мгновения смутно подозревал, что смысл существования – временного, вечного: не суть – заключается именно в этих прозрениях, случающихся внезапно и без каких-либо предвестий, условий или причин. Иначе их можно было бы вызвать искусственно, создав соответствующие условия. Но тогда это не были бы прозрения; это было бы что-то иное, что-то типа тех феноменов, которыми порой так кичились «крохоборы», гоняя потоки частиц по виткам Спирали и демонстрируя возникающие на ее стенках туманности. Возникла мысль, что Старгм хочет взглядом сообщить мне нечто такое, что невозможно выразить никаким иным способом, что слова, жесты, мимика – все это в избытке демонстрировали стоящие на насыпи – лишь замутняют чистые ключи, бьющие со дна души.

Не знаю, передалось мне в тот миг что-нибудь или нет; могу только сказать, что с момента, когда за лесистым холмом скрылся последний участник похода, в моем поведении произошли некие перемены. Я стал меньше болтать и старался по возможности уклоняться от участия в Оргиях, а если это не удавалось, стремился проскользнуть в уединенную интимную камеру и запирался там в одиночестве, не откликаясь на призывы присоединиться и не отпирая дверь на условный стук. Впрочем, с уходом отряда Оргии и сами по себе устраивались реже, а в зале, где они происходили, установили даже огромный монитор, на котором в режиме он-лайн транслировалась Хроника Великого Похода.

Какие восхитительные картины нам открывались! Цвета, формы ландшафта – все переливалось, шелестело, звенело; почва, то твердая, голая, в выбоинах и щербинах, то вязкая, засасывающая, тряслась, зыблилась, коробилась, растрескивалась под подошвами путников; над головами то сплеталась, то расступалась путаница ветвей, открывая лазоревые просветы, и все это было обиталищем бесчисленных разнообразных «тварей», чьи названия можно было отыскать лишь в пухлых справочниках-приложениях к Истории Всейности.

Даже гибель в этой загадочной восхитительной стихии представлялась чуть ли не торжественным актом, жертвоприношением незримому Творцу, чье существование не требовало никаких доказательств. Все окружающее, вплоть до мельчайших деталей, свидетельствовало о Всемогущем Разуме и Воле, составлявших самые причудливые сочетания и не дававших им распасться на бесформенные безжизненные фрагменты. Все члены этого грандиозного механизма двигались удивительно гармонично, а порождение и поглощение совершались в столь точно рассчитанных пропорциях, что сам механизм представлялся абсолютно несокрушимым.

В начале пути отряд, очарованный этой роскошью, словно забыл о цели Экспедиции. Впрочем, о ее конечной, истинной задаче, знал, похоже, один Старгм. На остановках, после сеансов общей медитации, когда все участники садились в круг, он выходил в центр и, выставив перед собой овальный щит с рельефом окружающей местности, указывал точку следующего привала. Каждый отмечал ее на своей карте, затем все расходились в разные стороны, чтобы собраться в ней в назначенное время. Никаких специальных заданий не назначалось; каждый был волен творить все, что ему вздумается, и был ограничен в своих действиях лишь статьями командировочного Кодекса с его основным положением, помещенным на кожаную обложку в качестве своего рода эпиграфа: не навреди. Надпись была вытеснена золотыми буквами и окаймлена вытянутым овалом с копьевидными окончаниями. Это был как бы намек на «яйцо», в которое путем Аннигиляции, будет обращен тот, кто вольно или невольно нарушит это фундаментальное положение. Более того, на основе этого знака для каждого участника были изготовлены два талисмана: Большой и Малый. Первый, платиновый, был величиной с ладонь и крепился шпильками к клиновидному отростку грудины, прикрывая чакру Плоти. Второй, вырезанный из драгоценного камня: изумруда, рубина, топаза – в зависимости от статуса участника – был вживлен в центр лба чуть выше бровей, где, как утверждали Мастера Духовных Практик – особая, реликтовая, секта – помещается Ом. Объяснить, что представляет собой этот Ом, и почему он находится именно в этой точке, никто из них толком не мог, а когда вопрошающий становился слишком настырен, Мастер просто тыкал его в эту точку концевой фалангой среднего пальца. От долгих упражнений в пробивании различных плоскостей – от шелковой ширмы до титанового листа – палец делался как кремень. От удара простак лишался чувств, и пока он приходил в себя, кожа на его лбу чудесным образом срасталась, преобразившись в звездовидную отметину. Мастер взглядом спрашивал очнувшегося, будут ли еще вопросы, и когда тот отрицательно качал головой, воздевал к вершине Пирамиды выставленный средний палец и наставительно, едва разжимая губы, гудел: то-то же! Затем оба, прикрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону, двенадцать раз повторяли мантру ом, после чего замолкали, и когда резонансный гул стихал, наставление считалось оконченным.