Соблазн был велик, но Фёдор от трапезы решительно отказался, ибо понимал: преломить хлеб с Герегином Погосяном – означало стать его союзником в противостоянии с владельцем салона красоты Жерменом, что было бы преждевременным и даже опасным. Лучше остаться в статусе постороннего наблюдателя, ведь в том, что в противостоянии всё по серьёзному, он убедился при знакомстве с девяностолетней бабушкой хозяина дома – седой, одетой во всё чёрное старухой с крупным носом и морщинистым лицом. Глядя на гостя скорбными, безумными глазами, она произнесла на очень плохом русском что-то типа:

– До спокойной жизни я не доживу. – И поцеловала библию, что бережно держала в старческих, покрытых синими венами руках.

Присутствовавший при этом дядя Акоп бросился к окну и замолотил по стеклу кулаками. Его тут же схватили и увели. А глаза Герегина Погосяна наполнились слезами.

Его глаза наполнились слезами и сейчас, когда сосед наотрез отказался от дружеского застолья, и неизвестно, чем бы дело кончилось, ибо у Фёдора уже дрогнуло сердце, но его спас звонок Александра Самуиловича Цилькера.

– Приветствую, – произнёс он бодрым утренним голосом. – Вы сейчас где?

– У Гарика Погосяна, – сказал Фёдор, поднимая в прощальном жесте руку. – Но уже домой направляюсь.

– Ага. Значит с Гариком познакомились. Очень хорошо. Соседи должны дружить и вместе решать встающие перед ними проблемы. Тут вот какое дело… – Цилькер два раза кашлянул в трубку. – А давай с тобой на «ты» перейдём? Для простоты общения. Лады?

И, не дожидаясь ответа, спросил:

– Ты же не собираешься, дорогой Фёдор, строить новую жизнь на чужом скарбе?