– В. В.) конечный успех уже настолько приблизился к умственному взору, что хитрый разум (Кутузова. – В. В.) мог легко его уловить. Наполеон попал в скверную историю, и обстановка начала сама собою складываться в пользу русских; счастливый исход должен был получиться сам собою без больших усилий. Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победу, если бы голоса двора, армии и всей России не принудили его к тому. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло (курсив мой. – В. В.). Он знал русских и умел с ними обращаться. С неслыханной смелостью смотрел он на себя как на победителя (курсив мой. – В. В.), возвещал повсюду близкую гибель неприятельской армии, до самого конца делал вид, что собирается для защиты Москвы дать второе сражение и изливался в безмерной похвальбе; этим он льстил тщеславию войска и народа; при помощи прокламаций и возбуждения религиозного чувства он старался воздействовать на сознание народа. Таким путем создалось доверие нового рода, правда, искусственно внушенное, но все же имевшее в своей основе истину, а именно плохое положение французской армии. Таким образом, это легкомыслие и базарные выкрики хитрого старика были полезнее для дела, чем честность Барклая (курсив мой. – В. В.). Последний совершенно отчаялся бы в счастливом исходе войны; он еще в октябре отчаивался в нем, когда у большинства снова возродилась надежда; сам он не сумел бы найти никаких средств улучшить положение дел, а его мнительность помешала бы использовать даже те средства, которые могли ему предложить другие; так, например, он высказался против перехода на Калужскую дорогу; в печальных, всегда озабоченных чертах его лица каждый солдат мог прочитать мысль об отчаянном положении армии и государства, и не исключено, что настроение этого полководца передалось бы армии, двору, всему народу; словом, простой, честный и дельный сам по себе, но ограниченный Барклай, неспособный проникнуть в самую глубь обстановки столь гигантского масштаба, был бы подавлен моральными возможностями французской победы, в то время как легкомысленный Кутузов противопоставил им дерзкое чело и целый поток хвастливых речей. Он сумел счастливо использовать тот огромный прорыв, который уже обнаружился во французской армаде (курсив мой. – В. В.)».

«Атака 1-го резервного корпуса Ф. П. Уварова при Бородино». Худ. А. Дезарно

«Подвиг генерала Костенецкого в Бородинском бою». Худ. А. Ю. Аверьянов

По-военному четкие и кое-где грубоватые высказывания Клаузевица о Кутузове и Барклае де Толли позволяют лучше понять искомую суть того времени. Сознавая обреченность наполеоновской авантюры, Кутузов считал своей главной задачей не формальный успех в генеральном сражении, который вполне мог оказаться «Пирровой победой», а сохранение русской армии и обеспечение ее высокого боевого духа. Ради решения этой задачи он выплеснул на верховную власть, общество, армию и народ «целый поток хвастливых речей», соперничать с которыми оказалось не под силу никаким «моральным возможностям французской победы». Кутузовская «пиар-кампания» стала прологом к изгнанию захватчиков из России.

Говоря о Бородинском сражении как о чем-то заранее предопределенном, Клаузевиц объясняет тактический успех Наполеона перевесом его сил и «весьма посредственной позицией» (по мнению мемуариста, «Россия чрезвычайно бедна позициями»), занимаемой русскими: «Чего же другого можно было ожидать? При равной храбрости войск обеих сторон, в бою на очень узком пространстве следовало ожидать только того, что произошло в действительности, а именно медленного опускания чаши весов к невыгоде русских». Он даже с некоторым раздражением выражает недовольство досужими расспросами обывателей на данную тему: «Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие – почему Наполеон не разгромил полностью русских».