–Не спешите. Следствие только началось. Многое предстоит еще выяснить.

–Абсолютно с вами согласен, товарищ Вершинин, но я вас прошу! Как человека, прошу! Как коммуниста! Если вы придёте к выводу, и все факты буду указывать, что это самоубийство, знайте и помните, где-то вы допустил ошибку!

–Кхм! Кхм!– прокашлялся Вершинин, и вновь затянулся едким дымом, с подозрением взглянул на Банникова,– Любопытно.

–Простите, что любопытно!?

– Любопытно то, как вы пытаетесь, что-то сказать, но нечто вам мешает.

–Хм! Нет,– усмехнулся Банников,– Я не пытаюсь ничего сказать, кроме того, что Шапошников этого сделать сам не смог. Он любит точнее уже любил дочь и супругу, он решал разного масштаба и характера проблемы, и ничего не смогло бы довести его до такого абсурда.

–Может быть, вы его плохо знали? – вновь включился коварный взгляд лейтенанта.

–Лучше чем кто-либо. Уверяю! Огромный перечень работ, командировки на мощнейшие и крупнейшие предприятия страны, война окончена, мирное время, огромное количество рабочей силы, работа с нуля!

–Вдруг это была не работа а, скажем, личная жизнь?

–Вы имеете в виду?… А-а, нет! Нет! Нет! Нет! Это все отметайте сразу, там все для семьи, во имя семьи. Нет. Это исключено, я готов нести ответственность за всё мною сказанное!

–Ну, знаете, люди ради семьи на сторону противника переходили, сотрудничали с вражеской агентурой. Вот, чем вам не версия?

–Я все понимаю. Но..

–Но если это не самоубийство, что вы пришли ко мне? Боитесь, что Смерш шкуру снимет со всех в городе?

–Как раз боюсь, что не с тех снимут, а в итоге получится все наоборот, и они точно меня слушать не будут. Да, мне сообщили, как он погиб, но я убежден и не откажусь от своих слов, что это не самоубийство, товарищ лейтенант. Я убежден, что его не взяла на крючок вражеская разведка, я убежден, я его характер знаю. И про любовные игрища, ну это глупость полнейшая. Я к вам пришел потому, что мне показалось, вы тот, к кому ещё можно прийти, и я вас прошу, найдите истину. Я вас очень прошу. От меня – всё, что вам потребуется, просто в помощь и как человеку.

–Меня не нужно убеждать или просить. Я делаю свою работу до конца. Когда вы с ним виделись в последний раз?– внимательно выслушав, грозно начал Вершинин.

–Вчера. На планировании доменных цехов, потом пришел телефонист, сообщил, что звонила Татьяна, сказала, что с Антониной беда случилось. Он при мне звонил начальнику лагеря, просил помощи, чтобы им прикомандировали, там какой-то врач военный,– пожал плечами Банников.

–Есть такой, доктор Вернер Шольц. Армейский хирург, армии Паулюса служил.

–Ох, ничего себе у вас тут экземпляры!– удивился Банников,– Это среди военнопленных?

–Именно. А дальше что?

–Ах да, дальше, мы обсудили еще некоторые детали на будущее, ну это связанно с дальнейшим производством чугуна, и в какой перспективе будет развиваться архитектура производства. Сегодня вечером я выезжаю в Москву.

–С какой целью?

–Дальше работа в институте, я здесь не постоянно, у меня еще несколько объектов. Страна растет.

–Да уж, страна растет, инженеры гибнут,– задавливая окурок в пепельницу, сердито ответил Вершинин,– Я бы вас попросил задержаться на день другой, очень бы попросил.

–Ну, подождите, товарищ Вершинин,– усмехнулся в недоумении Банников,– Я к вам как человек к человеку, я можно сказать…

–Я вас как человек человека прошу задержаться на один лишний день. Вопросов много и ко многим, пока я не пойму за что цепляться. Ваше упрямство по поводу гибели Шапошникова это хорошая бдительность, но так дела не делаются, и мне придется задать вопросы и вам и вашим общим коллегам.