Она увезла сына и дочь на другой конец России. Все десять лет он не уставал казнить и распинать себя за разбитую семью, за несчастную женщину и осиротевших детей, но навестил их лишь пару раз. Так честнее. И по отношению к ним, и к нему.
Недавно бывшая супруга снова вышла замуж. Эту новость Михаил переживал болезненно. Жгучий укол ревности и отчаяния он испытывал всякий раз, когда собственные дети во время участившихся телефонных разговоров называли отцом чужого человека. И виноват только он сам.
С другими женщинами у него не получается. Харизма, приятная внешность… он с легкостью завоевывает любую даму. Вот только никто с ним не уживается. Ему нужны чувства, сильные эмоции и, конечно, безоговорочное признание и обожание его не только как мужчины, но и как актера. В принципе, ему хватает того, что он получает на сцене. А дома наигранные приступы нежности и ревности быстро надоедают.
Стыдно перед самим собой, что так глупо прожег жизнь. Ни любимого дела, ни родного человека. Больно, что были в его жизни и успех, и слава. Сначала от них пьянеешь не хуже, чем от крепкого спиртного. Только опьянение другое. Без головной боли и неприятных последствий. Похоже на чувство полета. Его триумф был настолько ошеломляющим, что он ощутил свободу в полной мере и решил, будто бы может выбирать. Будто бы ему под силу самые сложные пути. Поэтому он остался в провинции. У разбитого корыта как в финале знаменитой сказки. Зато с улыбкой. Хоть и фальшивой.
Михаил долго крутил в руках черно-белую фотографию своих детей. Они там совсем маленькие. Он их знает только такими. Он много раз спрашивал себя, что он к ним испытывает. На каком-то подсознательном уровне это нежность. Но эта нежность задыхается под грудой стыда и вины. Поэтому он предпочитал о них не думать. Решение принято. Они уже мало имеют к нему отношения. Тем более что отец у них теперь есть. И каждый месяц, совершив очередной денежный перевод на имя бывшей супруги, Михаил напивался до полубессознательного состояния в гордом одиночестве в своей квартире на девятом этаже.
Было все. И все пропало. Он оглядывался и повсюду видел только разрушение. Все пропадет, все исчезнет. И он сам умрет. И никто не заметит его ухода. Он как мелкое насекомое. Был и его не станет. Нет, жизнь, конечно, прекрасна, но и она закончится. И нет ни одного мотива, ни одной причины, чтобы задержать и продлить мгновения. Ничего не получится уже никогда. Он прожил целых 42 года и совершенно напрасно. Бессмысленно. Если Бог и есть, то он жесток. И воля Его заключается в том, чтобы мучить и давить человека.
Горько вздохнув, мужчина убрал фотографию и ручку с бумагой в ящик. Адресовать письмо все равно некому.
*****
Он вышел на балкон и неторопливо закурил. Внизу копошилась, бурлила жизнь. Блестели как спинки жуков крыши машин. Куда-то шли сантехники со шлангами на плечах. Женщина в рыжем жилете, с пышным накладным шиньоном поливала пеструю клумбу. Механическая рука мусоровоза со скрежетом выгружала в синий кузов переполненные контейнеры. Возле подъезда прыгал малыш, нетерпеливо дергая бабушку за руку. Когда маленькая щуплая женщина в ослепительно-белом поставила перед ним самокат, он жадно схватил его и отталкиваясь правой ногой поехал к мусоровозу. Бабушку, переваливаясь как утка, поспешила за ним, выкрикивая вдогонку угрозы.
Михаил затушил сигарету. Какое чистое синее небо простиралось над ним! Как же нестерпимо пульсировало в висках. По пути в ванную он остановился перед бутылкой коньяка с выдавленными гроздьями винограда на выпуклых стенках. Горло свело от желания пригубить целительную янтарную жидкость. Однако он облизал пересохшие губы и твердым шагом поспешил в ванную. Длинное рыжее полотенце давало больше гарантий на исцеление. Он так и не смог унять дрожь в руках. Он так торопился. Какой-то ненормальный страх, что кто-то страшный настигает его. И единственное спасение – затянуть петлю. Свет в глазах погас слишком быстро и резко. Он замер, вдруг ясно представив идиотскую картину: свое искаженное лицо желто-бордового цвета, выпученные глаза, вывалившийся черный язык и ярко-оранжевое полотенце под подбородком. Был клоуном, так и помер клоуном.