– Кстати, о детях, – поспешил я увести разговор слегка в сторону. – Как там Адриан? Давно его не видел.

– Все-таки разводится, – вздохнул Юрий. – Наташа – хорошая девочка, но по тестам все равно остается пятипроцентная вероятность, что у ребенка будут отклонения. Понимаю, что шанс невелик, но одобрения от Института генетики они не получили. А Адриан детей хочет, Элин уже внуков ждет не дождется.

– Внуков? – удивился я. – Совсем недавно ты говорил, что вы обсуждали второго ребенка…

– Обсуждали, – просиял Юрий. – А ты говоришь, скучно! Дети, внуки, путешествия, проекты! Ни одной свободной минутки у меня нет. Весь в делах и заботах! Но по поводу второго ребенка, – Юрий посерьезнел, – я уже не так уверен. Я уже подал прошение, когда Элин взбрело в голову, что она слишком стара, чтобы второй раз становиться матерью!

Я не знал, как реагировать на услышанное. Элин вроде бы была моложе меня лет на тридцать, а может и тридцать пять: истинный возраст было не принято озвучивать. Даже Юрий, мой вроде как лучший друг, лишь раз признался, что старше меня на двадцать два года. По внешнему виду это, конечно же, не скажешь. Замедленное старение не обещало избавление от морщин, седины, дряблости кожи, поэтому в определенный момент люди подсаживались на уколы «красоты», омолаживающие маски, крема и сыворотки, благодаря которым и не скажешь, двадцать тебе лет или все двести. Нередко встречаешь людей, которые выглядят моложе даже своих внуков, а порой и правнуков. Но они как фарфоровые куклы, с которыми играли еще в XIX веке, – застывшие в своей искусственной красоте, похожие на забальзамированные трупы, которые заставили двигаться и дышать.

Юрий тоже пошел по этому пути и со своими смоляными кудрями, гладкостью кожи и здоровым румянцем выглядел лет на двадцать пять, не старше. Его супруга Элин, не вылезающая из салонов красоты и кабинетов косметологов, и вовсе порой напоминала девочку-подростка. На их фоне я с морщинами в уголках глаз и складками у подбородка выглядел, должно быть, дряхлым дедом. Лучше так, чем в один день увидеть в отражении свой потрепанный временем, застывший в усталой скуке взгляд на гладком лице школьника.

– Поэтому она теперь намекает Адриану, что пора бы ей уже нянчить внуков, – трещал Юрий со скоростью двигателя мотопланера. – Хотя это, конечно же, сугубо его дело и той, с кем он их будет делать. Или не будет. Но с Наташей все, да. Просто он ведь и сам детей хочет, тесты ведь показывают, что у него все хорошо, а выходит…

Гладь Восточного моря загадочно темнела вдали.

Сто лет назад я бы и не подумал, что буду скучать по работе в школе. Тогда я был простым учителем истории, загруженным проверками контрольных, составлением планов занятий и необходимостью поддерживать дисциплину на уроках. Сейчас же, занимая пост министра образования, я скучал. Скучал по бесконечным вопросам учеников, по их лицам, светящимся искренним любопытством. Скучал по возможности обронить между пересказами учебников, одобренных Кабинетом министров, крупицу истины, которую и сам не сразу обнаружил. И о которой впоследствии постарался забыть.

– Как вы уже знаете, около полутора тысячи лет назад, – это была последняя лекция для выпускного класса, – на месте Брахмана стоял город под названием «Шанхай». Он был финансовым центром такой страны, как Китайская Народная Республика, и крупнейшим морским портом в мире. И тогда, и сейчас мне сложно представить, как на одной планете могут сосуществовать сто девяносто пять государств и в каждом из них по несколько сотен, а то и тысяч городов. Немыслимо!