Конраду это ранило больше не тело, а душу, он старался не смотреть Раулю в глаза, все еще сидел, сжавшись в комочек, на сухой траве. Даже отец никогда не одергивал его так грубо.

Затем увидел, как огромная ладонь Рауля приблизилась ему к лицу; он зажмурил глаза, подумав, что сейчас его в самом деле задушат.

– Вставай и пойдем со мной. Покажу тебе, как жил твой отец, познакомлю с его друзьями, напою тем, что пил он, и свожу к женщинам, которые ему больше нравились, – позвал Рауль, подавая руку, тон его голоса смягчился.

Конрад взял опекуна за руку, поднялся на ноги, вытер слезы, которые текли у него по веснушкам, и постарался улыбнуться.

– Ну вот, так и надо! – похвалил его великан, повернулся спиной и зашагал вниз с холма.

– Рауль! – окликнул его Конрад.

– Чего еще? – с нетерпением ответил тот.

– Хочу, чтобы вы взяли меня с собой в следующую битву.

Рауль расхохотался; он был доволен, что его метод воспитания пошел мальцу на пользу, но смачно расхохотался.

– Чего-чего тебе, сопляк?

– Вы собирались научить меня жить, как мой отец… ну вот и возьмите меня тоже в бой. Отец учил меня драться на мечах, едва я ходить начал. Я умею!

– Сначала покажешь сноровку, как только выдастся случай. А что до войны… так вот, сынок, сперва надо подготовить сердце… надо научиться ненавидеть!

– Я уже умею ненавидеть! Дайте мне магометанина, и увидите, как я искрошу его на кусочки.

– Этого мало, у тебя мало силенок.

– Дайте мне ваш топор, и я это оливковое дерево в три взмаха срублю.

– Ты мой топор и поднять-то не сможешь! Пойдешь со мной в битву, но не сейчас. В регулярные войска Константинополя берут мужчин, которым исполнилось, по крайней мере, восемнадцать лет. У нас, конечно, не ждут совершеннолетия, мы не такие хлюпики, но пускай у тебя хоть щетинки на подбородке проклюнутся, потом и пойдешь.

– В следующем году? – наивно спросил Конрад.

– В следующем году… так и быть, – согласился Рауль, чтобы мальчишка отстал от него.

– Я отомщу за отца!

На этот раз Рауль не ответил, лишь положил руку мальчику на плечо и снова зашагал с холма.

В лагере кишмя кишел народ; раньше лагерь Конраду не казался таким большим. Чувствовался дух веселья, и солдаты вокруг смеялись и перешучивались, на этот раз разные племена не сидели недоверчиво в сторонке одно от другого. У дороги около больших палаток топтался какой-то незнакомец, возле него стоял полный ящик странных железных рогулек с выступающими остриями. Рауль взял одну рогульку в руки, показал его Конраду и сказал:

– Видишь эту штуку, малец? Вот чем Абдулла хотел разгромить нас, разбросал по полю сотни таких железок. Но у наших коней подковы широкие, и эти шипы нам ничего не сделали. Начинай кое-чему учиться про войну.

Не переставали подъезжать телеги с награбленным добром, с ними шли солдаты регулярных войск, все телеги съезжались на широкую поляну перед главной палаткой – палаткой Георгия Маниака; конечно же, сами телеги и быки тоже составляли часть добычи. На некоторых телегах сидели мужчины и женщины, которых схватили во время набегов: это были несчастные мавры из местных жителей, которые не успели спрятаться. Многими из этих женщин солдатня поживится во время увеселений в качестве посвящения женщин в рабство, после чего их в виде добычи отошлют на материк семьям новых хозяев. Женщины будут прислуживать при дворе родовитых семейств, а мужчины станут крепостными, или же мужчины и женщины попадут в руки иудейских работорговцев, а те распродадут их на рынках по всему Средиземноморью. Теоретически христианам было запрещено торговать напрямую обращенными в рабство людьми, но истина заключалась в том, что перепродажа пленных приносила большие доходы всем, христианам и нехристям.