– Так чего же именно ты хочешь?

– Только взглянуть на синеву, о которой так много говорят.

Он прикрыл глаза и, с едкой усмешкой, процитировал:

– «Мне б вновь взглянуть, Надира, в твои безбрежно синие глаза».

Умар нервно сжал руки. Просьба выглядела подозрительно, хотя, в конечном счете, удовлетворить ее труда не составляло, никакого нарушения целомудрия или морали в ней не было. Хозяин дома сидел и думал, борясь между завистью к сестре и боязнью не уважить человека гораздо более важного, чем он сам. Проситель же со своей стороны отлично понял с самого начала – или ему сказали – какая у Умара слабость. Другому этот приезжий с несомненным умением искусно торговаться предложил бы деньги, но Умар к богатству относился не так, как относится скряга; настоящим ключиком, который делал его уязвимым, была гордыня.

– Умар, брат мой, теперь ты станешь шурином каида, и ты, конечно же, подумал, как показать свое родство и сделать так, чтобы тебя уважали, раз ты шурин…

Умар растерянно взглянул на него, в глубине души он думал об этом с тех пор, как Али ибн-Хаввас приезжал в рабад.

– Вот мой кафтан, ты когда-нибудь видел такой? – спросил Салим, он заметил, как Умар восхищенно смотрел на него.

– Думаю, что привезли его издалека.

Собеседник рассмеялся, расхохотались и его спутники.

– Это многое говорит о тебе, брат. Ты когда-нибудь выезжал из рабада?

– Часто езжу на базар в Каср-Йанну. Туда много народу приезжает: много верующих, но есть и христиане, которые работают на землях внутри городских стен, и даже иудейские кустари, которые приезжают из Калът-ан-Нисы34. Там все можно увидеть: от серы из рудников до соли из залежей, от сахара из сахарного тростника до риса с рисовых полей. А городские сады и фонтаны… туда стоит съездить.

– Но от деревни до Каср-Йанны всего полчаса езды! – произнес задумчиво человек с медальоном.

– Так то в гору, брат! – отозвался второй, намереваясь поиздеваться над Умаром.

– Дорогой мой Умар, ткань на мой кафтан привезли из ремесленных лавок из Баларма35. Ты когда-нибудь бывал в Баларме?

Искусством торговаться Салим владел ловко, но Умару он продавал не материальные блага, а нечто такое, что у сборщика налогов уже было: гордыню. Также как торговец зарождает в своем покупателе надобность заиметь вещь, которую намеревается продать, так и Салим унижал Умара, давая ему понять, что надо стать другим человеком, человеком, который показывает всем, что породнен с каидом, который гордо выставляет напоказ свое новое родство. Он давил на него фактом, что Умар никогда не был в Баларме, что делало сборщика налогов маленьким… таким же маленьким, как любой житель крестьянской деревни, хоть он и сборщик каида. Теперь Салим предложит ему решение, воздействуя на ту же гордыню, которую до этого ловко разгромил и которую необходимо возродить к новой жизни.

– Кафтан твой, брат! Тебе именно и нужен кафтан, в котором тебя заметят.

– Уж больно он дорогой, чтобы ты с ним расстался.

– Да ты шутишь, Умар? У меня таких отрезов тканей еще сотня… а мои портнихи шить умеют отлично. С другой стороны, я что и прошу-то у тебя – просто дать взглянуть в глаза девушке… Подумай-ка: у тебя всего-то и есть что сестра, которую стоит показать… а ты ее под замком держишь…

Умар кивнул служанке, которая стояла у двери и держала большой глиняный кувшин полный до краев воды.

– Позови Надиру.

Служанка вышла из комнаты.

Четверо мужчин долго сидели молча и ждали, когда придет девушка, на которую так хотел посмотреть приезжий. Умар нервно взял с блюда посередине ломтик хлеба, обмакнул в мед и поднес ко рту.